о чём я мечтала тогда? – поднимаю голову, чтобы видеть его глаза.
- Тогда? О чём?
- Мы были тут, в этом отеле. Помнишь, как ты начал плавать, как Самад помогал тебе? Он повез тебя на море, ты думал, что я не знаю…
- А ты знала?
- Видела. Да. Издалека…
- И что? Это было очень весело? – Он как-то горько усмехается.
- Нет, совсем нет… Я… Я мечтала, что ты обнимаешь меня.
- А я… разве я не обнимал тебя тогда? – его глаза темнеют.
- Не так. Я хотела, чтобы ты обнимал меня вот так как сейчас.
- Как?
- Чтобы ты стоял на своих ногах, и обнимал меня. Вот так вот прижимая к себе, чтобы гладил по голове, заглядывал в мои глаза. – усмехаюсь, какая я была тогда маленькая, наивная. Совсем ребенок.
Я и сейчас наивная. В этом мало что изменилось.
- Ты хотела, чтобы я встал на ноги, - теперь его голос становится глухим.
- Хотела. И боялась. Ты ведь помнишь, я говорила тебе.
- Помню. Глупышка моя.
- Да… это было глупо.
- Нет, это было…наверное, правильно. Может, я не потерял бы тебя если бы не захотел встать на ноги. Мне не стоило тогда уезжать. Зря я послушал твоего доктора Товия, и брата.
- Почему?
- Если бы я не уехал на обследование, то поехал бы за тобой, и нашел бы тебя. Сам нашел. Сразу. Но Товий Сергеевич сказал, что ты вернешься.
- Я бы вернулась, если бы не…не авария.
Он прижимает меня крепче, чувствую его губы на макушке. Я должна рассказать ему как все было, но в горле ком стоит. Пока не могу.
Но расскажу. Чуть позже я все расскажу, а сейчас… сейчас мне хочется чтобы он просто обнимал меня.
- Твой Слава мне сказал…Сказал, что ты возвращалась, и… Если бы я уехал, всего этого не было бы. Если бы я не был таким упрямым идиотом.
Он сам все прекрасно понимает. Да. И сам казнит себя за глупость, но…
- Если бы, Илик, слишком много если бы. Все случилось так, как случилось. Бессмысленно теперь винить друг друга. Я… я тоже виновата. Во многом.
- Ты? – он отстраняется, чтобы заглянуть в мои глаза, - нет, ты – нет!
- Виновата. Я могла бы подумать не только о себе, но и о своем ребенке тоже. Но я… я испугалась.
- Чего? – теперь Илик смотрит не понимающе.
- Боялась, что вы заберете малыша. Ну, то есть… Боялась, что авторитет твоей семьи будет слишком сильным. Подумала, что если вы узнаете о ребенке – ты, твой брат, ваша мать – вы захотите, чтобы он воспитывался в вашем доме, вместе с Сандро. В ваших традициях. А я… разве я могла бы помешать?
- Помешать? Зачем мешать? Ты бы помогала! Ты… Я бы женился на тебе, и мы бы воспитывали его вместе.
- Женился. Да. Из-за ребенка.
- Глупая… из-за тебя! Я женился бы на тебе только из-за тебя! Ты… ты ведь не знаешь… Иди сюда, не могу больше стоять.
- Не можешь, почему? – смотрю на него испуганно, неужели что-то не то с его ногами? Может, он не до конца выздоровел?
- Не смотри с таким ужасом, - он улыбается, опускается на диван и притягивает меня к себе, - Я просто… Я же прилетел буквально пару часов назад. Закинул вещи в номер, переоделся, быстро в душ и искать вас. На респешен сказали, что вы на пляже.
- То есть ты… - я в шоке, и правда упустила это из виду.
- С корабля на бал.
- Прости, я об этом не подумала…
- Ты и не должна была об этом думать, милая. Вообще, думать должен я. Я мужчина.
- Ах, так! Я знала, что ты шовинист! – неожиданно его слова вызывают улыбку, и появляются силы иронизировать. Он, значит, будет строить из себя горца?
- Да, шовинист, прости. Но я очень хочу, чтобы моей женщине не приходилось думать о каких-то серьезных вещах, чтобы у неё не было проблем, ни в чём. Чтобы самой большой проблемой было выбрать цвет маникюра, или платье, чтобы пойти со мной в ресторан.
- Значит, такой ты видишь нашу жизнь, да? Ты решаешь все проблемы, а я выбираю маникюр?
- А ты против?
- Ты, может быть, удивишься, но да, я против.
- Не любишь делать маникюр? – он улыбается, подносит к губам мои пальчики, маникюр я делала еще в Москве, держится хорошо, но ногти уже, конечно, отросли за эти дни, пора обновить.
- Не люблю быть мебелью.
- Да, я помню… я назвал тебя табуреткой, или ты сама себя так назвала? – он тихо посмеивается, продолжая целовать мою ладонь, запястье, вызывая неконтролируемый трепет.
- Ты невозможный. – я тоже улыбаюсь, не получается у нас никакого серьезного разговора.
- За это ты меня и любишь, да?
- Нет, - качаю головой.
- Не любишь?
- Не за это…
Я сижу у него на коленях, совсем как раньше, смотрю, словно вижу впервые.
Словно именно в эту секунду впервые отчетливо понимаю, что он настоящий.
И все то, что происходит – все по-настоящему.
- Что, милая? – он как раньше считывает перемену моего настроения.
- Ильяс…где ты был так долго, а?
Где ты был так долго…
Чёрт, я могу спросить у неё тоже самое. Где она была?
Почему всё вышло вот так? Почему, родив сына, все вспомнив, она не поехала ко мне?
Я помню моменты, когда моя темная сторона вновь охватывала, в такие времена я думал о том, что если найду её, то предъявлю миллион обвинений! Она всегда знала где я и как меня разыскать!
Я представлял, что она родила моего ребенка, живёт где-то одна, возможно, нуждается в помощи! Мой малыш нуждается в помощи! А она молчит.
Хотя могла сообщить, что родила! Могла дать мне знать, что я стал отцом…
Потом я начинал представлять, что случилось что-то дурное, она потеряла ребенка, или…нет, избавиться от него она не могла, я это знал. Было больно думать о том, что случилась беда, а мой Воробушек не хочет вернуться и рассказать об этом.
Сейчас понимаю – нет у меня права ничего у неё
