рёбер.
— Мишель! Ты слышишь, что тебе говорят! — кричит Казак.
— Да я же просто птичек покормить хочу!
— Там небезопасно. — Ступеньки и впрямь обледенели. Я несколько раз поскальзываюсь, пока забираюсь вверх. Осторожно протягиваю руку. — Иди ко мне. Слышишь? Пожалуйста…
— Это просто мостик! — Мишель пятится. Я зажмуриваюсь. Она поскальзывается в тот момент, когда я открываю глаза, и, как птица — крыльями, взмахнув руками, летит вниз. Я никогда-никогда не забуду её удивлённых глаз.
Казак за спиной чертыхается. Я подбегаю к месту, где она упала. Лёд проломился. К счастью, он тонкий. Ей есть чем дышать, пока есть чем дышать… Её не утащит под лёд. Кровь пульсирует в ушах. Я на суше, но всё равно задыхаюсь. В голове одна мысль. И она о том, что Андрей боится воды, а значит, есть только один выход. Я прыгаю вслед за Мишкой.
Нелли
— Нелли, ну что ты сидишь?! Тебя Вишневская ждёт, ты забыла?
Выныриваю из своих воспоминаний. Трясу головой. Всё позади. Даже вселенский, сковывающий до мозга костей холод. А на коже всё равно мурашки. И озноб, озноб… Может, всё-таки купание в заливе не прошло даром? Кажется, и тело ломит…
— Да, сейчас… Иду.
Никаких поводов для паники нет. Даже с Мишкой всё хорошо. Конечно, она испугалась немного (а кто бы на её месте не испугался?), но очень быстро пришла в себя. Уже в доме, сидя у печки (мы на радостях её даже ругать не стали), Мишель о том, что случилось, отзывалась скорее как о захватывающем впечатлении, чем о кошмаре.
— Я просто не знала, что там не было перил! А ещё было скользко. И вода такая холодная… Я теперь совсем как тюлень…
— Как кто? — мы с Андреем переглядываемся. На его лицо всё ещё не вернулись краски. В моём же, наверное, до сих пор преобладает синий. Вода в заливе ужасно, нечеловечески холодная. Когда-то я читала о том, как погибали люди, когда утонул «Титаник». Уж не помню, сколько нужно было минут, чтобы в той воде замёрзнуть насмерть, но точно не так уж много.
— Ну-у-у, как те мужчины и женщины, которые зимой ныряют в проруби!
— Моржи… Ты теперь как морж, — шепчет Андрей и отворачивается резко к окну, выходящему как раз на залив. Его окаменевшие плечи (он, кажется, ещё ни разу не вздохнул свободно с того момента, как мы вернулись в дом) сотрясаются изо всех сил… Но Мишка этого не замечает и, довольно хлопая глазами, щебечет дальше:
— Точно! Я — морж. И ты, Нелли, морж! Мы моржи…
— Ты чуть не утонула! — рявкает всё же Казак.
— А вот и нет. Нелли бы мне не позволила утонуть. — Мишель улыбается дрожащими губами и берёт меня за руку своей маленькой ручкой. — Нелли — морж. А ещё супергерой. Ну, типа, как женщина-кошка. Или Аркадий Паровозов, — добавляет, подумав. Кто такой Аркадий Паровозов, я понятия не имею.
— Я бы не позволил тебе лезть в воду, если бы оказался ближе. Я бы… сам… я… — Казак выглядит до невозможного пристыженным. Как будто ему нужно нам всем доказать, что он вовсе не трус. Да только я и так это знаю. Он бы прыгнул. Не смотря на свой страх. Будь он ближе и не будь на нём лыж, крепления на которых заклинило — видно, из-за старости.
— Я знаю, Андрюш. Всё нормально. Мне нужно было лучше приглядывать за этой егозой.
— Я не хотела, чтобы все так вышло, — тяжело вздыхает Мишель, и её рот горестно кривится.
— Знаю. Но ты должна была меня слушать, потому что если бы с тобой что-то случилось…
— Что?
— Мы бы этого не пережили.
— Вы бы плакали? — настроение Мишель меняется. Она смотрит на меня, широко распахнув глаза, будто от моего ответа зависит вся её дальнейшая жизнь.
— Конечно. Мы бы все плакали.
— И папа?
— И папа. И мама, и все-все, кто тебя знает… — я решаю огласить полный список потенциальных страждущих, не дожидаясь нового вопроса. Почему-то мой ответ приводит Мишку в восторг.
— Наверное, это потому, что вы меня любите.
— А ты сомневалась?
Мишка молчит. Глядит на голую, сведённую судорогой ножку, и моё сердце мучительно сжимается в груди.
— Ты спасла мою дочь, — сипит Казак. По классике теперь он должен сказать что-то вроде: «Теперь я навеки твой должник, проси чего хочешь!», и самое паршивое, что в голове тут же всплывает заветное пожелание: «Будь моим! Пожалуйста, давай всегда будем вместе». Какая, мать его, глупость!
— Там воды было по колено. Она и сама бы выбралась.
— Да что с тобой не так?! Нелли! — трясёт меня за руку Алёна. Я моргаю, выходя из транса.
— Сложные выходные. Я на заливе провалилась под лёд.
— То-то я смотрю, ты как замороженная! — фыркает Алена. Наверное, она подумала, что я шучу. Иначе как ещё объяснить отсутствие всякой ко мне эмпатии?
— Ну, я пойду.
— С богом. Вишневская с утра не в духе, — шепчет напоследок Алена. Я слабо улыбаюсь. Захожу в кабинет. Лина сидит, уткнувшись в компьютер, и яростно вбивает в стол кнопки клавиатуры.
— У тебя большие проблемы с пунктуальностью.
— Извини, — пожимаю плечами. В принципе, после того, как она застукала нас с Андреем, я морально уже готова к тому, что на работе мне придётся несладко. Поэтому пренебрежение Лины меня совершенно не задевает. Мысленно я уже попрощалась и с неделями моды, и с работой по стилизации фэшн-съемок, и с оплаченными командировками. Теперь мне даже интересно, до какой степени меня понизят. О чём поручат писать?
— Ничего. В конце концов, мне больше не придётся иметь с этим дело.
Тут я должна, наверное, уточнить, что же она имеет в виду. Но я лишь складываю на груди руки и чуть приподнимаю бровь.
— Ты уволена, — поясняет Алена. — У тебя есть время до конца дня, чтобы собрать вещи.
Я сказала, что ко всему готово? Может быть. Но не к увольнению же! Рот заполняется вязкой слюной. В круговороте мыслей, вопросов и страхов меня начинает мутить. С журналом была связана вся моя жизнь! Весь мой быт. Все мои планы на будущее…
— Ясно.
