просто качает головой.
— Нет.
Он встает из-за стола и расхаживает по кабинету.
— На праздники я буду в своем коттедже, если ты захочешь присоединиться ко мне. — Он перестает вышагивать, в глазах появляется лукавый взгляд. — Я не могу придумать лучшего рождественского подарка, чем провести все каникулы с тобой голой в моей постели, — он почти рычит.
Мои щеки горят, а бедра сжимаются от этой мысли.
— Я тоже не могу, — выдыхаю.
Он подходит ко мне, в глазах горит опасная искра.
— Встань, — приказывает он.
Я делаю, как он говорит, и встаю перед ним.
Глаза Оака мгновение изучают мои, прежде чем он притягивает меня к себе. Его губы накрывают мои, и он пробивается языком сквозь мою защиту, вторгаясь в мой рот с такой потребностью, что у меня слабеют колени.
Я хватаюсь за его мощные плечи, желая раствориться в нем.
Он перестает целовать меня, наше дыхание прерывистое, когда он тихо бормочет:
— Приходи ко мне сегодня на ужин.
Я поднимаю бровь.
— У меня такое чувство, что подруги заметят, если меня не будет на ужине.
— Поешь немного, и скажи им, что ты не голодна. — Его хватка на моих бедрах болезненно сжимается. — Скажи, что ляжешь спать пораньше и будь в моем коттедже к восьми.
— Хорошо, — выдыхаю я.
Оак улыбается и целует меня еще раз, прежде чем отстраниться.
— А теперь иди в класс.
Я киваю и поворачиваюсь.
Только для того, чтобы Оак игриво шлепнул меня по заднице, заставляя меня взвизгнуть.
— За что это было?
Он прислоняется спиной к столу, сложив руки на груди.
— Мне так захотелось.
Я качаю головой, но не могу сдержать глупую ухмылку, которая расползается по моим губам, когда я направляюсь к его двери.
— До встречи, — говорю я, и выхожу в коридор, не оглядываясь.
Единственный ответ, который я получаю, — это тихое рычание. То, которое проникает прямо в мою сердцевину и заставляет меня тосковать по мужчине, стоящему позади меня.
Это будет очень долгий день.
Оак
Я не очень опытный кулинар, но люди часто делают комплименты по поводу моей лазаньи, поэтому я приготовил её для Евы, а также большую порцию сырного чесночного хлеба.
Просто безумие, что я нервничаю.
Это первый раз, когда я буду проводить время с Евой не в учебной обстановке или не трахая ее, даже если и хочу, чтобы вечер закончилась именно этим. Мне нужно узнать о ней больше, узнать, хочет ли она уничтожить своих родителей так же сильно, как я.
Совершенно ясно, что я не могу держать свои руки при себе, когда дело касается ее. Вместо того чтобы бороться с этим, пришло время выяснить, можем ли мы стать партнерами по преступлению и завершить мой путь возмездия, с ней на моей стороне.
Единственная проблема в том, что это означает, что мне нужно раскрыть свои истинные намерения в отношении нее. Еще не зная Еву, я планировал уничтожить её вместе с ее семьей. Это не та тема, которую я хотел бы затрагивать сегодня вечером, но во время совместного двухнедельного отпуска мне придется признаться.
Я бросаю взгляд на часы и замечаю, что уже четверть восьмого. У меня сжимается челюсть. Либо Ева просто опаздывает, либо ее поймали, когда она пыталась улизнуть из школы. Учитывая, что она часто опаздывала на урок дисциплины, я предполагаю первое.
Раздается тихий стук в дверь, и напряжение охватывает мое тело. Руки дрожат, когда я тянусь к дверной ручке. Я делаю глубокий вдох, чтобы успокоить свои нервы, но это не срабатывает.
Открываю дверь, и вот она, одетая в красивое струящееся бледно-голубое платье, заканчивающееся чуть ниже колен.
— Ты выглядишь сногсшибательно, — говорю я, прежде чем она успевает заговорить.
Я оглядываю окрестности, убеждаясь, что поблизости никого нет.
— Заходи. — Отступаю в сторону и позволяю ей проскользнуть мимо меня.
— Что бы ты ни готовил, пахнет потрясающе, — говорит Ева и улыбается, глядя на меня.
Я сжимаю челюсть, когда в голову приходит глупая, мимолетная мысль.
Я мог бы привыкнуть к этому.
— Я готовлю лазанью. — Киваю головой в сторону дивана. — Присаживайся. Что ты будешь пить?
Она слегка наклоняет голову.
— То же самое, что и ты.
Я поднимаю бровь.
— Не уверен, что тебе понравится скотч. — Я подхожу к холодильнику и достаю бутылку белого вина. — Как насчет шардоне?
Ева улыбается, а затем кивает.
— Звучит здорово.
Я не должен предлагать несовершеннолетней ученице выпить, но тогда и мне не следовало бы держать ее здесь, в своем коттедже. С Евой я делаю все, что мне не положено делать. Я наливаю большой бокал и подношу ей, ставя на кофейный столик.
— Еда в духовке. Присоединюсь к тебе через минуту, — говорю я, и отправляюсь за бокалом скотча.
Когда возвращаюсь из кабинета, где храню виски, Ева стоит у книжного шкафа в гостиной, ее пальцы нежно перебирают корешки книг первого издания. Она вздрагивает, услышав меня за спиной.
— Я не слышала, как ты вернулся, — говорит она, выглядя немного смущенно. — У тебя много старинных книг.
Я улыбаюсь и киваю.
— Да, я коллекционирую их. — Мои брови хмурятся. — Делаю это с юных лет.
Она подносит бокал к губам и делает маленький глоток, прежде чем вернуться на диван.
— Ты любишь читать?
Я иду за ней, изо всех сил стараясь отогнать с переднего плана моего разума мысленную картинку, где она стоит на коленях с моим членом во рту.
— Да, но не так сильно, как мне нравится собирать редкие книги. — Бросаю взгляд на одну из картин на стене. — И картины тоже. — Я наклоняю свой бокал в ту сторону, и глаза Евы расширяются.
— Это оригинал? — Спрашивает она, таращась на картину Ван Гога "Звездная ночь".
Я киваю и подношу бокал к губам, залпом выпивая виски. — Да, хотя музей современного искусства считает, что оригинал у них.
Она приподнимает бровь.
— Не думаю, что хочу знать, как к тебе попала эта картина.
Я смеюсь. — Не думаю.
Она улыбается, поднося бокал вина к губам и делая глоток.
— Где твои картины?
Я скриплю зубами, вспоминая, что говорил ей о том, что люблю рисовать. Никто никогда не видел моих картин, и мысль о том, чтобы показать их Еве, вызывает у меня такое беспокойство, какого я никогда раньше не испытывал.
— Спрятаны где-то на чердаке, — говорю, махнув рукой.
Она хмурит брови.
— Почему? Я бы хотела их увидеть.
Я двигаюсь к ней и сажусь рядом на диван.
— Я никогда никому их не показывал.
— Ох, — говорит она, переплетая пальцы
