— Я и сейчас готов, — отозвался мигом, посмотрел жарко.
Потом оглянулся и взял мою руку, положил на свою ширинку.
— Очень… хочу. Жду, когда тебе будет можно.
— Можно прямо сейчас, — прошептала я. — Можно тебя приласкать?
Он сделал страшные глаза:
— Мы же в больнице.
— И что? У меня отдельная палата.
— А у меня особенное отношение к больницам.
— Расскажешь? — заинтересовалась я.
— Если тебе интересно.
— Мне интересно все, что тебя касается.
Я похлопала рукой по подушке. Дан сделал вид, что не понял.
— Приляг со мной рядом, расскажешь.
— Это глупости, Моника. И потом… неправильно. Это больница, место для твоего восстановления, а не комната для общения с психологом на личные темы.
— Ты общаешься с психологом? — зацепилась я. — Она симпатичная? Ты с ней часто встречаешься?!
Я так и видела Дана, лежащего в кресле, и женщину, сидящую напротив. Закинув нога на ногу, она смотрела на моего мужчину и пудрила ему мозги всякой ерундой. Ох, как меня злостью проняло! До самого желудка изжога началась.
— Ни к кому я не хожу. Я сам себе… психолог. Много на эту читал. Весьма полезная штука.
— Но сам себя не оценишь, как следует.
— Мне и не надо. Так что завязывай.
— То есть ты ко мне не приляжешь.
— Нет.
— Потому что не хочешь.
— Потому что это неправильно.
Вот упрямый!
— Что ж… Тогда завтра приведи Дэнчика, а сам погуляй где-нибудь.
— Где?
— Откуда я знаю. Сам выберешь. Можешь даже на симпатичных медсестр полюбоваться. Вне пределов больницы…
— Что за глупости опять?! — возмутился.
— Никаких глупостей. Кроме одной — с моей стороны.
— Это какая же глупость?
— Искренне считать, что ты меня хочешь, пока я — такая. Немощная, слабая… Меня на прогулке даже старушка обгонит, я сразу же задыхаюсь.
— Вот видишь. К тому же ты пережила операцию на сердце, и нагрузку ему тоже надо давать постепенно, а ты — секс.
— Ясно, — подтвердила я грустным кивком. — Нет секса, нет объятий и поцелуев. Да и зачем просто так обниматься? Тебе только секс нужен.
— Ебаный в рот. Мои мозги сейчас взорвутся! — вспылил Дан и… вышел.
— Вот и иди. Иди! К симпатичным и непроблемным бабам иди… Выносливым… — не выдержав, я все-таки расплакалась.
Было обидно. До жути.
Поплакав, собралась с мыслями, позвала врача и принялась пытать его на тему, сколько мне еще здесь находиться.
— Да вы издеваетесь! Вам просто нравится меня кошмарить, и все. Нет необходимости мариновать меня в больнице! Я настаиваю на выписке. Буду соблюдать необходимый режим и проводить все необходимые процедуры на дому. Знаете, как говорят, дома и стены лечат, а эти… Эти только калечат!
«Мало того, что стены калечат, так еще и мужик морозится…» — подумала я с неудовольствием.
И чего Дан так морозится? Я бы его самого приласкать хотела. Просто потрогать, почувствовать, что он меня все еще хочет. А вдруг не хочет?! Жалко ему, что ли… Может, он со мной из жалости и обязательств.
Меня как будто озарило.
Обязательства. Ответственность!
Ну, конечно же… Когда мне сделали кесарево, за сыном требовался присмотр, уход. Дан, как очень ответственный, просто не мог отойти в сторону, теперь не может мне прямо сказать, что не хочет… Отмазки придумывает.
С этим надо что-то делать.
Нужно его освободить от навязанных обязательств. Не смогу быть рядом с тем, кто держится со мной только из чувства долга.
Дорогие, Муз с Моникой решили, что мы еще не все выясняли))) Так что нас ждут еще немного глав с нашими героями)) Надеюсь, вы не обиделись)) Но не может ваш автор резко отпустить героев, не прояснив важное!)) Потому что тараканы еще остались... не все долюбленные, надо исправить!))
Глава 53
Глава 53
Ника
Поэтому к следующему визиту Дана я подготовилась, написала все, что думаю.
Уже издалека слышала требовательный рев Дэна. Сын быстро привык ко мне и, когда Дан приносил его, всегда подгонял отца, голосил до тех пор, пока не оказывался в палате, со мной рядом. Вот кто радовал мое сердечко по-настоящему и не травил его то надеждой, то сомнениями, то слишком большим потоком любви, которую я не могла держать в себе. Хотелось ею делиться, купаться в ней, слышать ответные признания!
Так и сейчас. Я немного ходила по палате, даже сама дверь открыла и протянула руки.
— Дай сына.
— Занесу, положу на кровать.
— Нет, дай! — потребовала.
— Он тяжелый.
— Боишься, уроню? Ах да, я ведь даже на это не способна. Что же…
Я распахнула дверь пошире и указала жестом на постель.
— Тогда занеси его, положи и… можешь идти! — отвела взгляд в сторону.
Дан положил Дэнчика, наклонился. Я с интересом наблюдала, как суровое лицо Дана преображается, когда он вполголоса с сыном разговаривает, еще и шутит, кажется, рожицы ему корчит. Дэн заливисто агукает, отвечая.
Сердце в очередной раз подскочило к горлу и опустилось в самые пятки. Видеть Дана таким и понимать, что между нами словно стена выросла, было невыносимо.
— Там, на тумбе лежит несколько листов бумаги. Возьми их, пожалуйста, когда будешь уходить. Прочитай. Там кое-что важное.
Дан выпрямился.
— Зайди.
— Нет, я жду, когда ты выйдешь.
— Кто сказал, что я — выйду? — выгибает светлую бровь. — Я буду здесь. С тобой.
— И все-таки ты выйти должен. И про бумаги не забудь.
— Могу и здесь прочитать.
Я подошла к Дэну. Плюнув на предупреждающий взгляд Дана, взяла сынишку на руки.
Дана напрягся, будто был готов подскочить и подхватить меня в любой момент или отобрать сына, чтобы немощная мамашка ему не навредила.
«Боже, я на руки его не могла взять первой. Наверное, его ко мне даже не прикладывали…» — подумала я.
— Дэна ко мне прикладывали?
— Что?
— Прикладывали его ко мне после кесарева или нет? Нет, наверное, сразу унесли и все…
— Что за глупости очередные? Его приложили тебе на грудь, потом унесли.
— Ну хоть что-то… Хоть что-то… — вздохнула.
Дан застывает. Медленно тянется к бумагам. Смотрит. Потом комкает и швыряет на тумбу.
— Как я понимаю, тут… на нескольких листах подробно расписано, какой я мудак?! — сощуривается.
— Нет, что ты. Там расписано, какой ты хороший, а я — тебя недостойная.
— Снова шуточки твои.
— Не шучу, — отвечаю на полном серьезе. — Так и есть, Дан. Ты для меня вон сколько всего сделал и продолжаешь делать. Так, может, не стоит, а? Если нет…. особых чувств, кроме чувства долга.
— Чувство долга, значит?! — скрипит зубами.
— Я же тебе не Родина, не надо мне служить! — добавляю.
На скулах Дэна — желваки острые-острые, можно врагов шинковать, как кочан капусты на засолку…
— Да ты головой ебнулась! — выпаливает.
— Не выражайся при ребенке.
— Ебнулась головой! — повторяет громче. — И хрен я буду эту писанину читать. И здесь ты больше не останешься, поняла?! Домой отправишься.
— Что?
— Что слышала! Пусть эти коновалы сами приезжают. Столько, сколько нужно.
Дан снова потянулся за листами, расправил, прочитал несколько строк, скривился, скомкал. Он швырнул исписанные листы обратно, посмотрев на меня.
— Ты едешь домой. Сегодня же. Хватит страдать херней! — заявляет в ультимативной форме.
— Ты даже не почитал.
— Мне не нужно читать, чтобы понять — ты без причин себя накрутила, — Дан разминает шею. — Пора раскручивать обратно.
— Тоже мне, веретено!
— Поговори у меня. Пора твой рот делом занять — сощурился. — Хватит твоему языку без дела трепаться.
— Не надейся даже. Теперь я ничего не хочу. Мне из жалости ничего не надо.
— Из какой еще, блять, жалости?! — взрывается злым шепотом. — Я дурею от твоего запаха, от объятий, от поцелуев! Хочется… даже не просто трахнуть, а выебать так конкретно, в тугую щелочку! Сутки не слезать, а ты херню какую-то городишь! Я тебя берегу. БЕ-РЕ-ГУ, поняла?! Потому что боюсь потерять и не переживу снова, если вдруг… по моей неосторожности, ошибке и чрезмерной уверенности в собственной правоте, ты снова пострадаешь! Я тебя очень-очень… — выдыхает. — ЛЮБЛЮ! Поэтому и не притрагиваюсь. Боюсь, стоп-кран не сработает, а для тебя окажется… слишком!
