сердце? — повторила она.
— Да. Очень часто. Разве ты не помнишь, что оба моих мужа были с другими женщинами во время наших браков?
— Да, но ты их не любила.
— Что? — У меня отвисла челюсть. — Конечно, я любила их.
— Действительно.
Я ошеломленно покачала головой.
— Зачем бы я выходила за них, если бы не любила их?
— Я просто подумала, что это было для вида.
На этот раз я думала, что мы с сестрой сможем поговорить, не споря. Но теперь я была зла, и с меня было довольно ее осуждений.
— Нет, — фыркнула я. — Это было не для галочки. И да, мое сердце было разбито. Может, они и не оказались хорошими людьми, но от этого мне не стало меньше больно, когда они предали меня.
— Мне очень жаль, София. Мне действительно очень жаль. Я не знала. Ты так быстро ушла от Кевина. То же самое и с Брайсоном. Я не понимала, что тебе больно.
Ее извинения охладили мой растущий гнев.
— Мне было.
— Ты все ещё это чувствуешь?
— Нет. Я действительно любила их, и это было больно. Но, оглядываясь назад, я не думаю, что была так влюблена в них, как позволяла себе думать. — Я думаю, что ее замечание, в конце концов, было не совсем безосновательным. Вероятно, поэтому было легче отпустить это.
— Мы — пара. Хорошо, что у мамы с папой есть Логан. Он их единственный шанс на внуков.
— Это чистая правда.
Мы обе рассмеялись, но затем улыбка Обри исчезла.
— Почему мы не друзья?
Мое сердце сжалось.
— Потому что на самом деле я тебе не очень нравлюсь.
— Это неправда. — Она посмотрела мне прямо в глаза. — Я люблю тебя. Но я тебя не понимаю.
— Почему? — Репортер вычислила меня после часового интервью. Обри должна была понять меня много лет назад. — Чего ты не понимаешь?
— У тебя так много потенциала, и ты растрачиваешь его впустую. Это сбивает меня с толку.
— Я не ты. Или папа. Я никогда не хотела, чтобы работа была моей жизнью. Вы, ребята, продолжаете пытаться впихнуть меня в свое представление о том, что я должна делать. Но разве ты не понимаешь? Это не я.
— Мы этого не делаем.
— Обри, — сказала я мягко. — Вы делаете.
Она задумалась об этом на несколько мгновений. Воздух в столовой кружился в тишине, пока я ждала. Затем она опустила плечи и кивнула.
— Может быть, ты и права. Но ты относишься к моей работе также, как я отношусь к твоему образу жизни.
— Я знаю, — призналась я. Я так усердно боролась, чтобы убедиться, что я не такая, как они, что их профессиональный успех стал тем, о чем я думала. — Мне очень жаль. Разве мы не можем просто принять друг друга такими, какие мы есть?
Она кивнула.
— Мне бы этого хотелось.
— Мне немного одиноко.
Обри фыркнула.
— Мне тоже.
— Тебе? Но ты всегда с людьми.
— Да, с коллегами. Но я им не друг. Я их босс. Ты знаешь, когда в последний раз у меня действительно был друг? Это было в колледже. Как только я начала работать, люди стали относиться ко мне настороженно, потому что я была дочерью босса. Потом я стала боссом. Я не жалуюсь, потому что я действительно люблю свою работу. Но наверху так одиноко.
— Я хотела бы быть твоим другом. — Это был странный разговор с моей сестрой, но я сидела на краешке стула, ожидая и надеясь, что она хочет большего в отношениях.
— Мы пережили один прием пищи, не ввязавшись в драку. — Она усмехнулась. — Я бы сказала, что есть надежда.
— Мне тоже так кажется. — Я выдохнула воздух, который задерживала, и откусила еще один огромный кусок пиццы.
Обри сделала то же самое, и мы ели с улыбками, пока обе не наелись.
— Не хочешь пойти выпить? — спросила она, когда мы уставились на тарелки, полные остатков корочек от пиццы. — Это была долгая неделя.
— Конечно. Но я не буду наряжаться.
Моя сестра посмотрела на меня так, словно у меня выросло две головы.
Сегодня я мало что сделала с собой. Я приняла душ и высушила волосы, но они висели прямые и вялые. Я не пользовалась щипцами для завивки или средствами для укладки волос с тех пор, как вернулась домой. Я также нанесла свой новый минималистичный макияж после того, как утром вернулась домой от тренера.
Вдобавок ко всему, я была в своей одежде из Монтаны: узкие джинсы, толстовка с капюшоном, которую я откопала из своего шкафа, и теннисные туфли, которые я украла у Теи, хотя они были слишком большими.
Они напомнили мне Дакоту.
— Кто ты такая? — Спросила Обри.
Это был простой вопрос, на который я должна была суметь ответить.
— Я не знаю.
В этом-то и заключалась проблема.
Я не знала, кто я такая. Та версия меня, которую я знала раньше, мне не нравилась.
Обри сочувственно улыбнулась мне и встала. На ней была темно-синяя юбка-карандаш, синяя рубашка в тонкую полоску и лакированные туфли-лодочки телесного цвета. Ее блейзер был брошен на спинку свободного стула.
— Давай пойдем в какое-то тихое место.
— Звучит неплохо. — Я встала и собрала наши тарелки. Вместо того чтобы сложить все это в раковину, чтобы Кэрри разбиралась с этим утром, я разгромила кухню и вымыла посуду, поставив ее в посудомоечную машину.
— Ты ведёшь или я? — Спросила Обри, доставая телефон.
— Ты. Или, может быть, мы могли бы взять такси?
У нее отвисла челюсть.
— Я беспокоюсь о том, что случилось с тобой в Монтане.
Никто из нас десятилетиями не ездил в такси, потому что… микробы.
Я рассмеялась.
— Тогда позвони своему водителю. Я не хочу беспокоить Глена. У него маленькие дети, и уже темно. Я уверена, что последнее, чего он хочет, — это приехать и забрать нас, чтобы мы могли выпить.
— Но это его работа. Мы платим им за то, чтобы они всегда были на связи.
— Тогда позвони своему.
Она уже делала это. Ее пальцы порхали над телефоном, когда она отправляла ему сообщение с просьбой подвезти.
Тридцать минут спустя мы были в маленьком баре недалеко от моего дома. Там было тихо и сумрачно, и мы выбрали столик в углу.
— Что я могу вам предложить? — спросил официант.
— Я бы выпила черничный мохито.
Теперь была его очередь смотреть на меня так, словно у меня выросло две головы.
— Черничный?
— Неважно, — пробормотала я. — Я просто выпью бокал красного вина.
— То же самое. — Обри подняла два пальца.
Когда официант ушел за нашими
