сопернику из другой семьи, не меньше. Милосердие — это слабость, которую нужно искоренить, пока она не разрушила всю
famiglia. Вот почему тебе необходимо создать семью. Женщина не должна слишком долго жить дома. Ей нужно прокладывать свой собственный путь.
Он вышел на середину комнаты, и что-то в его взгляде послало мурашки по моей коже. Еще до того, как он заговорил, я поняла, что он собирается сказать.
— Я подыскал тебе пару. Твой жених — Винченцо Морони, представитель сицилийской семьи Морони из Нью-Йорка. Даже несмотря на сложности, я все равно нашел для тебя дона.
У него хватило наглости выглядеть гордым собой.
— Жених. Вот так просто? Я сложила руки на холодной груди, как будто это могло удержать панику внутри. Не сработало.
— Нет, не так просто. Ты должна была уже быть замужем. Я просто исправляю ошибку, которую ты совершила, не удержав своего первого жениха. Семья Морони — ничто по сравнению с Братвой Черновых, но у них есть свои люди в Нью-Йорке, а это то, что нам нужно. Ты поможешь мне закрепиться в городе. Так что, в конце концов, можешь чувствовать себя полезной.
— Я его не знаю.
Я не успела договорить, как отец развернулся на пятках и направился к двери.
— Тебе не о чем беспокоиться.
Затем он ушел.
Звук поворачивающегося замка в замочной скважине был подобен гвоздю в моем гробу.
Я лежала в постели и смотрела на сияющие в темноте звезды, парящие вокруг меня. Теперь они были блеклыми, и с каждым днем теряли все больше сияния. Я знала, каково это. Крышка, которой я прикрывала темную, клокочущую панику в своем нутре, грозила треснуть в любой момент.
Слезы скапливались на подушке, и мокрый соленый хлопок раздражал кожу. Глаза щипало, а нос был заложен. Сжимая кулаки, я вырезала идеальные полумесяцы на своих ладонях. Я была в ярости. Мое сердце было разбито.
Но, что важнее всего, моей жизни пришел конец.
У меня не оставалось времени. Не было времени на то, чтобы Ренато вернулся домой и заявил о своих правах главы семьи. Не было времени убедить отца, что ему следует подождать с моим замужеством, или что я заслуживаю большего, чем союз без любви. Такой возможности никогда не было. Теперь я это понимала. Антонио Де Санктис никогда так сильно не заботился обо мне, и уж точно его никогда не волновало, чего я хочу от своей жизни. Я была дурой, мечтая о чем-то другом. Скоро я навсегда окажусь в ловушке, заводной куклой без права на независимую мысль или мнение.
Разве ты уже не такая?
Я вскочила на ноги прежде, чем успела обдумать все. Растерла пылающие щеки, мое дыхание участилось, а грудь болела. Всю свою жизнь я делала то, что мне говорили. Всю свою жизнь я была послушной дочерью Антонио Де Санктиса. Николай всегда был прав. Я жила в клетке и оставалась в ней добровольно. У меня был хозяин, мой отец, которому не было до меня никакого дела. Я была пешкой. Марионеткой. Трусихой и дурой.
Больше нет.
Я вышла из комнаты и направилась по коридору. У Анджело был выходной, поэтому некому было предостеречь меня от необдуманных действий или накормить ненужной логикой и доводами рассудка. В коридорах было тихо. Это был воскресный вечер. Большинство мужчин famiglia отдыхали дома в это время. Обойти охранников, которые оставались, было легко. Я брела словно призрак по коридорам своего дома. И проскользнула мимо, никем не замеченная.
Спустившись по лестнице в подвал, я не удивилась, обнаружив, что там нет никакой охраны, приставленной следить за единственным узником, запертым в одной из комнат Антонио. За эти годы здесь было много пленников, и ни разу им не удалось сбежать… ну, до Николая, конечно. Но это было до того, как младшего Чернова заперли внутри. Судя по тому, каким я видела его раньше, у него не было ни единого шанса на побег.
Все прошло идеально.
Я отомкнула засов с внешней стороны двери камеры и толкнула ее внутрь. Приглушенного света в коридоре едва хватало, чтобы осветить внутреннее пространство камеры, но я не хотела включать верхний свет. В темноте я чувствовала себя свободнее.
Я сделала два шага внутрь и закрыла за собой дверь. В комнату проникала лишь слабая полоска света. Я подождала в темноте, пока мои глаза привыкнут.
— Вот это сюрприз, королева бала. Ты перепутала наши комнаты? Дам тебе подсказку: в твоем меньше орудий для пыток.
Я двинулась к нему на твердых ногах. Я не испытывала сомнения. Мое смятение прошло.
Теперь я могла разглядеть его. Он сидел, прислонившись к стене, и я знала, что его руки связаны за спиной. Его ноги были согнуты в коленях. Когда я приблизилась, он опустил их.
— Lastochka, что случилось?
Его глубокий голос скользил по моей коже, заставляя меня гореть. Никто в моей жизни не вызывал у меня таких чувств, как Николай. Никто не возбуждал меня одним лишь тембром своего голоса.
Я дошла до него и опустилась на колени. Я все еще молчала. Не могла подобрать слов. Я перекинула через него одну ногу, двигаясь, чтобы оседлать его, и он дернулся в наручниках, словно хотел дотянуться до меня, но не мог. Я опустила на него весь свой вес, и он застонал.
— Больно? — Мой голос звучал хрипло и низко, совсем не так, как обычно.
— Не настолько, чтобы останавливаться, — пробормотал Николай.
Время словно замедлилось, когда я поднесла руки к его лицу. Я обхватила его щеки так же, как он обхватывал мои много раз.
— Хорошо.
Это было последнее, что я сказала, прежде чем наклониться и поцеловать его. Я почувствовала его шок. Во всех наших столкновениях я никогда не была зачинщицей. Я была той, кто рассыпался в его руках, отчаянно пытаясь отрицать, что хочу его.
Сегодня вечером я впервые в жизни была честной.
Я прижалась языком к его губам, и он с тихим рычанием приоткрыл их, сразу же взяв на себя весь контроль, несмотря на отсутствие рук, которые могли бы ему помочь.
Его язык заскользил по моему, горячий, влажный и медленный, как будто он смаковал мои прикосновения. Я покачивалась на нем, чувствуя, что он уже тверд и ждет. Его стояк давил на мою щель, и тонкие пижамные шорты ничуть не притупляли ощущение его желания. Я могла бы кончить вот так, снова потеревшись киской о его джинсы, но сегодня я хотела большего.
Мои руки опустились вниз по его телу и
