– Вставай, моя королева, топай к себе в опочивальню. – Кажется, только глаза прикрыла, а уже вставай!
– Зачем в опочивальню?
– А затем, чтоб не скомпрометировать себя ночкой, проведенной в постели наемного служащего.
– Так не было ж ничего, Козырев.
Не было, Вовка вел себя как джентльмен, даже вопросов задавать не стал, когда я приперлась к нему на ночь глядя, даже место у стеночки уступил, чтоб я, чего доброго, во сне с кровати не свалилась.
– Это ж мы с тобой знаем, что не было. – Мне показалось, или в голосе его послышалось разочарование? – Мы знаем, а домочадцам твоим потом поди объясни, что было, а чего не было. Вставай, Ева, хватит валяться!
От весьма ощутимого тычка в бок я проснулась окончательно и возмутилась:
– Козырев, с ума сошел?!
– Сошел, – не стал спорить он. – С тобой свихнуться – раз плюнуть.
– Думаешь, это заразно? – Я привстала на локте, заглянула ему в лицо.
– Думаю, тебе пора идти. – Впервые в жизни Вовка не выдержал мой взгляд и отвернулся.
– Ухожу. – Я натянула халат, обернулась на торопливо одевающегося Козырева, сказала: – Через час жди меня у машины.
– Куда едем? Опять по магазинам? – Он не смотрел в мою сторону, но в голосе явно слышалось раздражение.
– В интернат едем, на мальчика посмотреть.
Не дожидаясь ответа, я вышла из Вовкиной комнаты.
В моей опочивальне со вчерашнего дня ровным счетом ничего не изменилось: паутина с потолка никуда не делась, поднос с пустой бутылкой и остатками утки выглядел непрезентабельно и тоскливо. Признаюсь, в ванную я заходила с некоторой опаской. Но ванная была в порядке, о вчерашнем происшествии напоминала лишь валяющаяся на полу банка с солью. Я подняла банку, поставила на полочку и после небольших колебаний приняла душ. Сегодня я чувствовала себя многим лучше, чем вчера. Может, из-за принятого накануне решения, а может, просто оттого, что впервые нормально выспалась. И голова почти не болит…
Ярко-алая капля упала на белоснежный кафель. Красное на белом – это всегда эффектно. Следом упала еще одна и еще… Я провела рукой по лицу, ладонь тоже окрасилась красным. Это из носа, что ли? Так и есть. С какого такого перепугу? Никогда раньше у меня не шла носом кровь, ну разве что в далеком детстве после кулачных боев, но тогда этому имелось рациональное объяснение, а сейчас что?
Чтобы остановить кровотечение, мне пришлось испортить полотенце, ничего более подходящего в ванной не нашлось. Прижимая полотенце к хлюпающему носу, я улеглась на кровать, уставилась на паутину.
Что-то не складывается моя новая жизнь. Вроде бы все у меня теперь есть: и дом, и деньги, и друг детства Вовка Козырев, а счастья нет. И здоровья, чего уж там. С каждым днем мне все хреновее и хреновее. Как сказала бы моя маменька, то понос, то золотуха. Видать, и в самом деле я непутевая, все-то у меня не так, как у людей.
Кровотечение остановилось быстро, я толком и не успела пострадать из-за своей непутевости. Да и чего страдать?! Вот сейчас натяну что-нибудь из дизайнерских вещичек, вчера прикупленных, сбрызнусь дорогими духами, нарисую лицо – и можно в путь!
На выбор одежек и рисование лица ушло полчаса, и, надо признать, результатами я осталась довольна. Фигура моя нынешняя была, конечно, не такой аппетитной, как прежняя, но в мальчишеской хрупкости тоже имелся свой шарм. И лицо мое новое теперь не казалось таким уж блекло-серым, и даже подведенные глаза приобрели вдруг загадочную глубину и сияние. С волосами бы еще что-нибудь сделать, постричь и перекрасить, но это чуть позже, сейчас времени нет, Вовка и так, наверное, уже заждался.
Я бежала к машине, когда меня окликнули. Лешик стоял на углу дома и рассматривал меня с таким пристальным вниманием, словно видел впервые в жизни.
– Ева, это ты? – В голосе его слышалось удивление пополам с восхищением. Это он мною восхищается, что ли?
– Я. – Я приветственно взмахнула сумочкой, кокетливо притопнув обутой в изящный сапожок ногой. – А ты что здесь делаешь, Лешик?
– Ты какая-то не такая. – Вместо ответа он подошел поближе и уставился на меня не мигая.
– Я такая, Лешик, просто немножко усовершенствованная.
– Тебе идет.
– Что именно?
– Все тебе идет. Ты изменилась сильно за последнее время.
– Ну, побывал бы ты в моей шкуре, тоже изменился бы. – Я нетерпеливо посмотрела на часы. – Леш, мне некогда сейчас, тороплюсь.
– А я специально шел, чтобы с тобой поговорить, – Лешик широко улыбнулся, – но если ты торопишься, то, может, отложим?
– Давай. – Из припаркованного на дорожке «мерса» вышел Козырев, помахал мне рукой. – До вечера, хорошо?
Лешик перевел взгляд с меня на Вовку, и, как мне показалось, нехотя кивнул.
– До вечера, Ева. Буду ждать. – В голосе его слышалось что-то такое странное: не то разочарование, не то злость. Ну да недосуг мне сейчас разбираться в нюансах, у меня своих забот полон рот.
Затылком чувствуя пристальный взгляд Лешика, я поспешила к машине и напоролась на не менее пристальный взгляд Вовки.
– А это еще что за хлыщ? – спросил он, включая зажигание.
– Это не хлыщ, а мой друг детства.
– Ева, я твой друг детства, – напомнил Вовка.
– Ты мой друг детства, а он ее, – сказала я, понизив голос. – Поговорить со мной хотел.
– А ты что?
– Я сказала, что вечером поговорим. Я ж занята сейчас, правильно?
– Угу. – Вовка кивнул, не глядя в мою сторону, и спросил уже совсем другим, деловым тоном: – Ну что, не передумала?
– Нет, – я покачала головой, – а ты дорогу знаешь?
Вовка, казалось, знал все на свете. На подступах к интернату он закурил сигарету и спросил:
– Уже решила, как будешь действовать?
– Нет. – Я пожала плечами. – Наверное, придется импровизировать. Скажу, что на больничном после травмы, про амнезию наплету. Попрошу о встрече с мальчиком.
– Про амнезию – это лишнее. – Вовка нахмурился. – Откуда ж тебе с амнезией знать про мальчика?
– А я скажу, что у меня частичные провалы памяти, кое-что помню, а что-то забыла напрочь. Так ведь тоже случается, как думаешь?
– Не знаю, но другого выхода у нас, похоже, нет.
– А ты со мной пойдешь? – спросила я.
– Думаю, лучше, если ты будешь одна, чтобы не возникло лишних вопросов. Ну, иди, Ева-королева! Удачи тебе!
* * *
Ночь не сплю. Никогда еще в моей жизни не было такой длинной, такой черной ночи. Жду, когда она закончится, и боюсь наступающего дня. Днем непременно приедет Андрей Сергеевич…
Не стану спускаться к обеду, притворюсь больной. Страшно мне. А ну как Лизи скажет, что не делала князю никаких подарков.
И не спускаюсь. Нынче в доме про меня все забыли, даже Стэфа пропала, не зашла, как водится, с утренней чашкой чаю.
