— Никак не могу привыкнуть, — пожаловалась она Мириам. — Мне кажется, что голова стала намного тяжелее.
— Это потому, что твои волосы такие густые, не то что мои крысиные хвостики. Я всегда тебе завидовала. — На губах Мириам появилась озорная улыбка. — Ну-ка признавайся, проказница, ты с кем-нибудь познакомилась, а? Голову даю на отсечение, что у тебя появился воздыхатель.
— Нет, что ты! — воскликнула Сесилия, прижав ладони к груди. — Майк О'Коннор — единственный мужчина в моей жизни. И всегда останется им.
— Знаю, знаю. Ты же у меня однолюбка!
Женщины снова обменялись понимающими улыбками и рассмеялись, как обычно смеются люди, отлично знающие друг друга.
* * *
Сам себе удивляясь, что назначил свидание юной школьнице, Руфус принял решение никому об этом не рассказывать. Можно себе представить, что бы началось, вздумай он поделиться с друзьями! На ум сразу же приходили всевозможные подначки вроде «ах-ах, наш добрый папочка», «покачай-ка колыбельку!» или еще чего похуже. А ему меньше всего хотелось занимать оборонительную позицию. Чего ради?
Пусть она всего лишь ученица колледжа, но он сам видел, как в ресторане его друзья не могли отвести от нее глаз, так она их всех очаровала. Девушка явно обладала редко встречающимся сочетанием — безукоризненной красотой и ясностью ума, в чем он убедился еще во время беглого знакомства в музее изобразительных искусств.
Руфус был прирожденным романтиком, хотя и стал бы отнекиваться, если бы кто-нибудь высказал подобное предположение вслух. Даже облик у него был романтический, особенно когда, задумавшись, он принимался приглаживать свои каштановые волосы — густые и вьющиеся.
Необъяснимое волнение охватывало Руфуса, стоило ему только вспомнить о грядущем свидании с Джиной. Скорее бы наступило воскресенье, нетерпеливо думал он, то и дело ругая себя за глупость, ведь время нельзя торопить, всему свой черед. И все-таки…
Руфус никогда не ощущал недостатка в женщинах, однако, к сожалению, слишком часто приходилось сталкиваться с тем, что их в основном привлекали его деньги, а не духовный мир; красивая внешность тоже играла не последнюю роль. Считая отношения, строящиеся не на любви, а на чистом вожделении, чем-то примитивным, в глубине души Руфус был вынужден признать, что охота, которую устраивали на него женщины, льстит его самолюбию, а посему редко отказывался от плотских удовольствий.
Готовясь к свиданию с Джиной, он размышлял над тем, что физическое влечение — это одно, а предстоящая встреча — совсем другое. Джина наверняка еще девственница, а Руфусу вовсе не хотелось выступать в роли грубого насильника.
В том, что она девственница, нет ни малейшего сомнения. То, что в ней таится бездна страсти и чувственности, о чем можно только мечтать, сомнений тоже не вызывает. И что же, одно исключает другое? Руфус не мог дать четкого ответа. Он лишь знал, что хочет молоденькую и неопытную Джину так, как не хотел ни одну женщину из тех, что были у него до знакомства с ней.
Наэлектризованность встреч накоротке не прошла бесследно и для Джины — обнажилась одна глубоко упрятанная особенность ее натуры.
Надо сказать, что Джина не принадлежала к числу школьниц, витающих в облаках на уроках, однако теперь ее собранность, похоже, обрела крылышки. Джина впервые получила выговор от учителя истории за невнимательность. Потом второй, третий…
Она усердно смотрела в учебник, но постоянно ловила себя на мысли, что думает исключительно о женщинах в жизни Руфуса — прошлых, настоящих и будущих. Волна за волной накатывала не поддающаяся объяснению ревность, бороться с которой Джина не находила сил.
Если первая любовь — это еще и страдание, тогда она прекрасно обойдется без нее!
А между тем мысли одна эротичнее другой прочно овладели всеми ее помыслами и не выпускали из сладостного плена.
Наступило воскресение. По дороге в музей Джина и Руфус совершенно неожиданно столкнулись на перекрестке у светофора. Остановившись, они окинули друг друга восхищенными взглядами, а затем рука об руку зашагали в пиццерию на Бирли-стрит.
Сидя напротив Джины за столиком, покрытым льняной скатеркой в красно-белую клетку, на котором стояла бутылка из-под кьянти сплошь в подтеках оплывшего свечного воска, Руфус не отрывал глаз от девушки, втайне надеясь, что она не сочтет антураж слишком пошлым.
Из соседнего зала, где был включен магнитофон, доносилась душещипательная мелодия из «Богемы» Пуччини.
Подчеркнуто обстоятельно молодые люди принялись изучать чрезвычайно пространное меню.
— Что ты закажешь, Джина? — спросил наконец Руфус.
— То же, что и ты. Я полностью доверяю твоему вкусу.
— Рекомендую пиццу «Маргарита», она у них великолепна. Ты как?
— Я за.
— Какое вино?
— Нет-нет! Никакого вина мне не надо, — смущенно пробормотала она.
Не объяснять же, в самом деле, что ей всего семнадцать и что в общественных заведениях алкогольные напитки несовершеннолетним не подают.
— В таком случае у меня тоже нет желания, — охотно согласился Руфус. — Может, коку?
— Да, пожалуй.
— Вот и отлично! — сказал он, когда официантка приняла заказ. — Теперь мы можем поболтать.
— Конечно, — отозвалась Джина. Только о чем? — подумала она про себя. В горле мгновенно пересохло, мысли заметались. — Скажи, — неожиданно для себя выпалила она, — ты человек Кеннеди?
— Естественно! Иначе и быть не может, — заметил Руфус с улыбкой, очень вдохновившей Джину. — Я буквально выложился во время его избирательной кампании.
— Правда? А я работала в местном отделении штаб-квартиры демократов в Монкс-Бей.
— В самом деле? Это здорово, — произнес он уже серьезным тоном. — Должен признать, я делю людей на две группы — на тех, кто за него, и на тех, кто против.
— Представь себе, я тоже! — Джина неожиданно рассмеялась. — Кстати, раньше я как-то об этом не задумывалась. Только сейчас поняла, после твоих слов.
Теперь беседа зажурчала, как вешний ручеек — весело и плавно. Она не отводили глаз друг от друга, ну разве только на минутку, когда ножом и вилкой терзали вкуснейшую пиццу. Когда же с едой было покончено, Джина совершенно машинально стала отковыривать кусочки воска от бутылки из-под кьянти. Скатав пару шариков, она кокетливо заметила:
— Я всегда так делаю, уже в привычку вошло. Мне нравится лепить всякие фигурки. Смешно, правда?
Вместо ответа Руфус накрыл кисть ее правой руки ладонью и прижал к столу. Какое-то время они молча смотрели друг на друга, а потом Джина положила сверху левую руку, что можно было истолковать, как бессознательное приглашение к интимным отношениям. Ничего подобного прежде она не делала. Ее рассудок полностью подчинился желанию плоти — такое Джина испытывала впервые.
