— Конечно!
— Не делай этого, то есть я хочу сказать — не заставляй ее ждать, иначе совершишь большую ошибку, — заявила Иветта. — Стань ее первым, и тогда навеки будешь самой большой ее любовью. — На губах Иветты появилась чуть заметная улыбка. — Кроме того… — начала было она, но неожиданно умолкла.
— Кроме того — что? Продолжай.
— Ты потрясающий любовник, и она, без сомнения, это оценит, — Закончила Иветта, нисколько не смутившись. — Молоденькие девушки очень часто попадают в неумелые руки, и это травмирует их на всю жизнь. Парень торопится, делает все не так…
— Можно подумать, ты делишься собственным опытом.
— Конечно! Иначе откуда бы мне об этом знать.
— Между прочим, твой Стефан должен носить тебя на руках.
Иветта повела плечом. Небрежно, как истая француженка.
— Он так и делает!
Влияние Иветты не замедлило сказаться: в следующем письме Руфус предложил Джине пообедать на Бирли-стрит. «Она уже стала нашим местом. Но думаю, нужно взять за правило встречаться наедине. Если обстоятельства позволят, постарайся не занимать двенадцатое сентября, хорошо? Буду счастлив тебя видеть», — написал он.
Прочитав открытку, Джина расплылась в улыбке, обозначились все три ямочки.
Итак, лето 1962 года подошло к концу. Листья на деревьях полыхали тысячей оттенков желтого, с переливами от оранжевого к земляничному, малиновому и алому.
Сидя напротив Джины за столиком пиццерии, Руфус поймал себя на мысли, что видит только ее. Хотя высокие окна проектировались с расчетом на любование красотами осенней поры в Новой Англии, в присутствии Джины Руфус больше не замечал ничего вокруг. Глядя в ее глубокие сверкающие глаза, он ощущал себя так, будто подвергался воздействию какой-то гипнотической силы. Понимая, что такое происходит с ним впервые, Руфус чувствовал себя восторженным и… провинившимся глупцом.
Как же так? Она всего лишь школьница, а он испытывает поистине танталовы муки…
Не отводя взгляда от мерцающих белков ее глаз, он все время мысленно видел ее высокую грудь с острыми сосками, обтянутую сейчас свитером, и знал наверняка, что отныне постоянно будет стремиться к новым и новым встречам. Господи! Что же это такое? Неужели влюбился?
Стараясь разобраться в своих эмоциях, Руфус с трудом улавливал то, о чем так серьезно рассказывала Джина.
— Мисс Фипс, преподавательница истории, говорит, что мы живем в эпоху революционных преобразований в рамках гражданских прав черного населения Америки…
Неожиданно Руфус хихикнул, а затем радостно сообщил:
— А я купил тебе подарок!
Выражение ее лица мгновенно изменилось, оно засияло, как если бы его осветил луч прожектора мощностью в тысячу ватт.
— Подарок? — переспросила Джина восторженно. — Для меня?
— Ты прямо как маленькая девочка!
— Вовсе нет! — заявила она совершенно серьезным тоном. — Никакая я не маленькая девочка. Но и не большая. — Барабаня пальцами по скатерти, Джина добавила: — Вообще-то я предпочитаю считать себя женщиной.
— Слушай, женщина, а не хочешь ли ты узнать, что это за подарок?
Рассмеявшись, она кивнула.
— Джоан Байез вместе со своей гитарой. Последний диск, называется «Мы победим».
— Ой! Как ты догадался, что я мечтала об этом? — спросила Джина внезапно осипшим голосом.
Руфус хотел сказать, мол, потому что любит ее, однако произнес совсем другое:
— Как-то ты упоминала, что тебе нравится эта певица.
Где-то в начале октября они снова наведались в свою пиццерию. Когда Руфус появился на пороге, Джина уже ждала его за столиком.
— Джина, ты очень красивая, — услышал он собственный голос. — Больше того, ты самая красивая девушка… прошу прощения, женщина, которой я когда-либо назначал свидания.
В ответ она подалась вперед и взяла его за руку.
Совершенно неожиданно для себя Руфус с жаром произнес:
— Умираю, хочу тебя поцеловать!
— Я тоже.
— Уйдем отсюда?
— Да.
— Не возражаешь, если просто покатаемся на моей машине?
— С удовольствием, — улыбаясь, ответила она.
Эти ямочки определенно могут свести с ума, подумал Руфус. Но… все-таки она совершенный ребенок, слишком молода для него!
Он распахнул перед ней дверцу шикарной голубой спортивной «альфа-ромео».
— Надо же, я как раз обожаю эту марку! — сказала Джина, не скрывая восхищения.
— Не помню, говорил ли я тебе, что это бабушкин подарок, — проговорил Руфус, усаживая ее в машину.
— Твоя бабушка, она какая? — поинтересовалась Джина, когда взревел мотор и они рванули с места.
— Что? Я не расслышал.
— Я спросила про твою бабушку. Интересно, какая она. Наверное, необыкновенная, раз купила тебе «альфу». Видимо, она от тебя без ума.
— Она невероятно энергичный человек. И скажу тебе, таких бабушек — раз, два и обчелся, — заметил он с оттенком гордости. Или хвастовства, как подумала Джина. — Бабушка, если угодно, ярчайший представитель минувшего столетия. Я бы даже сказал, что именно она — глава нашего семейства.
Пройдет какое-то время, и Джина задумается, что же все-таки побудило ее проявить интерес к его бабушке. Ибо именно эта женщина изменит ее мировоззрение, устремления и даже в какой-то мере характер — прямо как настоящая колдунья, одним мановением волшебной палочки.
Наконец «альфа-ромео» замедлила ход, и Руфус свернул в тихую аллею, обсаженную по обеим сторонам раскидистыми вязами.
— Это гостиница «Шесть каминов». Мы частенько наведываемся в здешний ресторан. У них хорошая кухня. Сейчас, правда, никого нет: хозяева на зиму уезжают к себе в Австрию. Так что мы тут одни.
— Как это? Уехали и оставили дом нараспашку? — округлив глаза, спросила Джина.
— Нараспашку всего лишь усадьба, — объяснил Руфус и хохотнул тем особенным коротким смешком, к которому она уже успела привыкнуть.
Наклонившись, он притянул ее к себе. Их лица соприкасались, а его щека покоилась на шелковистых завитках ее волос. И хотя Джину никогда раньше не целовали, она пришла к выводу, что ничего приятнее до этого момента не испытывала.
Руфус зарылся в мягкую копну ее волос, время от времени губами отодвигая прядку и целуя в щеку.
Неторопливо, мягко-мягко его губы ласкали ее лицо, пока не овладели наконец ее ртом. Джина и не думала сопротивляться. Напротив, ее собственные губы проявили неожиданное радушие — распахнулись навстречу ему.
Их дыхания слились. Рука Руфуса проскользнула под свитер и коснулась нежной девичьей груди. Джина замерла, готовая отдаться охватившему ее желанию.
