Ты из какой подворотни, вообще, вылез? Ещё бы заточкой меня ткнул.
Он в классическом черном костюме, я тоже.
Мы оба давно бизнесмены, дела обсуждаем в ресторанах, носим дипломаты и дорогие часы, отдаем в химчистку рубашки.
Нам тридцать. Мы научились словами друг друга топить, бить, но сейчас меня клинит, в глазах всё красное.
- Ты если из зоопарка сбежал, - он все ещё покашливает, отходит, опирается на капот. - То нам разговаривать не о чем.
- Я в себе, - выравниваю дыхание. Зеркально сдвигаюсь, оказываюсь напротив. Слышу, как мелкие камешки под подошвами хрустят, его быки кружат рядом, готовые меня отоварить, чуть дернусь. Тоже опираюсь на капот. - Просто ты перегнул. Это между нами. Я твоих женщин когда-нибудь трогал?
- Нет, - он достает сигареты, качнув головой, подзывает помощника и от огонька его зажигалки прикуривает. - Потому, что я не такой идиот, Север, чтобы заводить постоянную телку.
- Заводят дамы твои, за щеку. Алёну мою отпусти. И поговорим.
- Сначала поговорим.
- Нет.
- Тогда езжай, - он выпускает дым.
И кашляет, хватается за горло.
Мрачно хмыкаю.
И в теле все сотрясается, мне, похоже, что-то отбили. Трогаю разбитую губу, смотрю по сторонам, на его ребят.
Отталкиваюсь от машины и открываю дверь, сажусь за руль.
Тачка не моя, его. Сквозь стекло вижу, как он усмехается, огонек сигареты подрагивает.
Он курит, я жду.
Потом бычок, разрезая воздух, летит в траву, а Вест плюхается на пассажирское.
- Ну? - хмуро поторапливаю.
От него несёт спиртным и дымом, он барабанит пальцами по панели, рвано насвистывает и открывает бардачок.
Шлепает на панель какую-то бумажку, кивает на нее.
Смахиваю белеющее пятно.
На бумажке ничего, только цифра.
- Такую сумму ты получишь, - говорит Вест. - В качестве компенсации. Если отойдешь от дел. И отдашь мне город.
- От дел я отхожу и так, - бросаю листок к нему в колени.
- Слышал, - он перекидывает бумажку обратно в меня. - Ты уйдешь, а люди твои останутся. Кто-то встанет на твое место. Твои бойцы мне мешают.
- Это уже твои проблемы, - мну клочок, открываю окно и вышвыриваю комок на улицу. - Алена тут при чем?
- Саша, я человек известный и воевать больше не могу. Я на виду, - говорит он доверчиво, словно другу жалуется. - А город мне нужен. Предложение мое ты выбросил зря.
- Чего тебе надо от меня, не пойму? - разворачиваюсь к нему.
- Чтобы ты ушел и людей своих забрал, - он тоже поворачивается.
- Куда я их заберу? Они на своем месте.
- Ты тугой или прикидываешься? - спрашивает он отрывисто. - Мне нужен город. Твои люди мешают. Сами они не уйдут, значит, им надо помочь.
Смотрю в его сощуренные глаза и по коже несётся холодок, до меня доходит, наконец, что он мне предлагает.
Ребят моих подставить, с дороги его убрать.
Как в историях Вовчика. Послать на дело. И самому им вызвать полицию.
- Их же посадят, - говорю очевидное.
- Так а я тебе о чем, - он хрипло смеётся. - Уберешь их. И Алёну свою рыжую получишь обратно. Плюс компенсацию за беспокойство. Которую ты в окно швырнул. Хорошая сумма, Саша, - он открывает дверь, выходит из машины.
Вылезаю следом, как во сне, это бред какой-то, о чем он мне говорит.
- Лёх, - через крышу зову его.
- Ты все слышал, Север, - он даже не поворачивается, роется в кармане и что-то кидает через плечо.
Машинально ловлю и вздрагиваю - розовый зайкин телефон.
- Времени тебе три дня, - разгоняет гул в ушах его голос. - Если женщина тебе дорога - ребятами своими пожертвуешь. Нет - так нет.
Страшно. Просто дико страшно от того, что мне снова рот заклеили, и я лишь мычать могу.
Слышу ведь – там Саша, совсем рядом. Ему лишь надо меня услышать! Не знаю, зачем, он ведь итак знает, где я – но кажется, что он лишь услышит мой голос, и сразу спасет меня.
Во мне адский коктейль чувств и эмоций: сумасшедшая радость, что он пришел ради меня, и безумный страх, что пришел. Что пострадает.
«Он не может пострадать, - твержу себе, как заведенная. Как ребенок, боящийся в темноте, и сам себя уверяющий, что монстров нет, что не существует их. – Саша сильный! Он мужчина, и… черт возьми, я его женщина! А значит, он должен меня спасти, и плевать на феминизм!»
Вот только мне думалось, что дело моего спасения – несколько часов.
Ошибалась.
- Ну что, лисичка, скучаешь? – дверь в мою каморку открывается, и на пороге стоит до отвращения бодрый и свежий Алексей. – Что-то ты неважно выглядишь. Приготовься…
- Ай, - взвизгиваю, когда мужчина резко, одним движением отрывает с моих губ скотч. Такое чувство, что он его вместе с кожей содрал. – Я неважно выгляжу? Зато вы прекрасны, хоть сейчас на обложку.
- Язва, - Алексей кивает, повернув голову набок, и сторонится. В каморку входит мужчина – один из тех, кто вечером был в ресторане, и лезвие ножа блестит в его руке.
- Н-не надо… пожалуйста, не нужно!
Дышать становится нечем, от понимания – меня ведь прирежут сейчас! Саша… он отказался условия выполнять, наверное. И правда – что ему до полузнакомой девчонки? Пальцами щелкнет, и таких как я к нему сотня прибежит. А меня не жалко: была, и сплыла. Видела ведь в лицо этих сволочей, а свидетелей… о боже, я ведь из фильмов это знаю: если похититель лицо показывает – ты не жилец.
Вот и я не жилец.
- Ну, чего тянешь? – Алексей подгоняет моего убийцу, который наступает на меня.
А я даже закричать не могу – голос пропал.
Говорят, в последние моменты жизни эта самая жизнь перед глазами проносится. Но не в моем случае. У меня одна мысль: обидно умирать в таком виде.
Руки затекли, одежда измялась. Я вспотела, дергаясь всю ночь, да еще и пылью припорошена, которая на пот налипла, и в грязь превратилась. И вот в таком виде я и умру: с вороньим гнездом на голове, с нечищенными зубами, и грязная, как трубочист.
А убийца обходит меня сзади, и… освобождает. Руки больше не стягивают веревка и скотч, а затем мужчина освобождает
