порядке? — промямлила я.
Феликс позвал маму, и я услышала, как она поднесла ребенка к трубке.
— Включи громкую связь, — голодно попросил Эмиль.
Я послушно включила, и кухню наполнило гуление малыша. Наверное, бабушка его пощекотала, потому что тот рассмеялся. Эмиль улыбнулся, глубокие морщины разгладились. Я смотрела в непривычно посветлевшее лицо мужа. Серые глаза с тяжелым, грустным выражением, словно он вымотан жизнью в ноль, были от другого человека. Изголодался по сыну, семье.
Эмиль мог сам поговорить — в новостях трубили, что он в розыске. Прятаться не нужно. Но мои могут этого не знать и пугать их ни к чему.
— Нам еще долго здесь торчать? — раздраженно спросил Феликс, которого, кажется, злила и моя мама, и постоянные непонятки.
— Пока не знаю…
Он даже не догадывался, что рядом со мной стоит Эмиль. И от этой тайны нахлынула волна тепла, едва не лишившая последних сил. Мы с Эмилем свели над телефоном головы, словно хотели ближе оказаться к ребенку. Я закрыла глаза, вспоминая мягкую макушку со светлыми волосами, похожих на пух, и ощутила прилив звериной тоски. Думаю, Эмиль тоже чувствовал нечто подобное, но жестом показал — хватит, и забрал телефон.
— Мама, мне пора…
С видимым сожалением на лице, он сбросил вызов. В тишине тихо скворчала яичница, пока он не выключил плиту. Вернулась вертикальная черта между бровей и даже стала жестче. Ему больно. Я смотрела, как лопаткой он перекладывает куски яичницы на тарелку. Правая кисть сильно отекла и дрожала. Костяшки разбиты в припадке ярости об капот.
Как там Андрей? Я волновалась, но спрашивать и напоминать о нем Эмилю нельзя, иначе снова распсихуется. Утолив страх за ребенка, он опять замолчал. Он так расцвел, когда услышал детский смех… И стало страшно: а вдруг не просто пугал, а сдержит обещание — заберет сына?
— Прости, — прошептала я. — Прости, что не улетела. Что не послушала тебя. Что пошла с Андреем… У меня были причины!
Эмиль раздраженно швырнул тарелку на стол.
— Я ведь шла к тебе, слышишь? Не к нему, я искала тебя!
Я совсем разволновалась. Перед глазами поплыло и случилось то, к чему шло: я потеряла сознание.
Я открыла глаза в темной комнате. Антона не было, зато на краю кровати сидел Эмиль, опустив голову. Он не заметил, что я пришла в себя. Держал меня за запястье, словно считал пульс, задумчиво поглаживая нежную кожу.
— Я чуть тебя не застрелил, — неожиданно сказал он.
Я привстала, щурясь в темноте. Выражения лица не видно — только овал без черт. Эмиль говорил мрачно, словно чем-то тяжким делился.
— В машине Бессонова, — он резко поднял голову. — В последний момент увидел, что ты это.
Я не перебивала, боясь, что он снова закроется, просто ждала продолжения.
— Мы с Антоном ждали его, пристроились за машиной, обстреляли, — он невесело рассмеялся. — Я еще очередь хотел дать, сблизились, и тут на повороте вижу тебя на заднем сиденье.
Он наклонился, я потянулась навстречу, и мы встретились на полпути. Я, наконец, увидела его глаза, и мы застыли, как двое влюбленных перед первым поцелуем. Только это не любовь была. Пальцы сжались на запястье. Я когда рожала, так сжимала пальцы на его руке — от дикой, беспросветной боли.
Нас прервал Антон, появившись на пороге, и даже не извинился.
— Эмиль, — хрипло сказал он, и мой муж отвернулся. — Только что в новостях написали… Бессонов сдох по пути в больницу.
Эмиль издал странный смешок. Лицо было потрясенным, но губы расползлись в широкой улыбке, вокруг глаз появились морщинки, а глаза приобрели сумасшедшее выражение.
— Спасибо тебе, — непонятно кому сказал он.
Он благодарил не меня — отпустил руку, и поднялся. Я растерянно наблюдала, как смеясь, они хлопают друг друга по плечам, поздравляя с победой. Им есть, что праздновать: с прошлого декабря вели борьбу и оба чуть не погибли.
— Пишут, что выстрел совершил наемный убийца, — продолжил Антон. — Его не задержали.
Он что-то добавил Эмилю на ухо — не хотел, чтоб я услышала. Андрей ушел? Мужчины вышли из комнаты, и я легла обратно. Голоса на кухне стали повеселее. Я не понимала, что чувствую. Страх, тревога, хотя, вроде бы — радоваться должна? Я слишком привыкла к опасности, чтобы верить в хороший исход.
Эмиль принес тарелку в комнату с несколькими кусками яичницы, оставил на кровати и ушел. Я без аппетита поковыряла свернувшийся белок. Он сделал это без заботы, с долей равнодушия — словно о кошке вспомнил и покормил.
После ужина он вернулся.
— Антон останется на кухне, — сказал Эмиль, расстегивая ремень брюк. — Мы ляжем вместе.
Кровать одна, я не стала спорить — просто отодвинулась к стене. Он лег с оружием и пристроил распухшую руку на груди.
Холод между нами не исчез — от него тоскливо резало сердце. Когда я подумала, что в этом холоде придется провести всю жизнь, стало так плохо, что даже плакать не смогла. Еще недавно между нами был огонь, теперь мы лежали каждый со своей стороны кровати, как чужие.
Говорят, это происходит со всеми супругами. Со временем страсть незаметно уходит, а вслед за ней любовь. Как и мы, люди остаются вместе, связанные обязательствами, долгами и общими детьми. У нас все было иначе, а итог такой же.
Эмиль ровно дышал, мгновенно уснув. А я засыпала с мыслями, что хочу подольше не просыпаться…
Яркий свет. В комнате кто-то бубнил. Сквозь сон я решила, Эмиль с кем-то разговаривает. Когда я открыла глаза, он спиной ко мне смотрел новости. Знакомые кадры: разбитое окно и осколки, зал, с размазанной на полу кровью. Ведущий трагично сообщил, что господина Бессонова не довезли до больницы.
Нет, не приснилось вчера. И… что теперь? Все, конец. Мы оба этого ждали — теперь все должно быть хорошо?
— Скажи матери, чтобы возвращалась. Я хочу увидеть сына.
Я вопросительно уставилась Эмилю в спину.
— Ты торопишься?
— Да, — агрессивно ответил он. — Я семь месяцев не видел ребенка.
Все еще злится. И, наверное, так будет долго. Он вернул себе жену, только не простил. Я тоже хочу увидеть малыша. Я безумно соскучилась, но при мысли, что будет потом — меня кидало в дрожь. Я не понимала, какую роль Эмиль отводит мне в своей жизни теперь? Видит ли вообще рядом?
— Встретишься с ней, заберешь сына, про меня ничего не скажешь. Потом нас ждет новая жизнь, — он мрачно взглянул на меня. — Звони. Пусть летит ближайшим рейсом.
Новая жизнь… Это пугало сильнее, чем угрозы. Но старую ему уже не
