одна.
Достав свой сотовый телефон, он показывает нам сделанную им фотографию.
Если бы я был кем-то другим, я бы не взглянул на нее дважды. Одежда, которую она носит, поношенная, слегка порванная и совсем не похожа на то, что она носит обычно. Ее платиновые светлые волосы покрашены в мышино-коричневый цвет, и она развалилась в кресле.
Я знал, что светские люди могут играть, но это заслуживает Оскара.
— Спасибо, Рэй, — я протягиваю ему небольшой конверт, полный денег. — Не тратьте все в одном месте.
Офицер усмехается мне.
— Через неделю день рождения у моих близнецов, — застенчиво признается он. — Они хотели велосипеды…
Он замолкает, как будто ему почти стыдно, что он обычно не может их себе позволить. Я хлопаю его по плечу. Полицейское управление Нового Орлеана не платит достаточно, чтобы мужчина с двумя детьми и женой мог позволить себе жилье, еду и сопровождение.
— Купи им самые модные, какие только сможешь, — заговорщически говорю я ему. — Заставь других детей завидовать.
Рэй сияет так, будто только что выиграл в лотерею.
— Хорошо, господин Накамура.
Мы оставляем Рэя позади и продираемся через шумный автовокзал к нашей цели, наши шаги эхом разносятся по почти пустому автовокзалу. Полуденное солнце отбрасывает золотой свет на полы и стены, но в воздухе чувствуется напряжение, которое противоречит мирному виду.
Когда мы приближаемся, светская львица, сидящая в кресле, выпрямляется и насмехается над нами. Она не пытается сбежать; она знает, что далеко не доберется.
— Ну, посмотри, кто это, — усмехается она. — Надо было знать, что я не выберусь из города до того, как ты меня найдешь.
— Ты почти это сделала, — я отдаю ей должное, где это необходимо. — Опять же, я никогда не думал, что мать окажется настолько бессердечной, чтобы использовать личность дочери, которую она утопила в ванне.
Если бы я ожидал от нее раскаяния, я бы разочаровался. Но этой женщине не хватает эмоциональной способности чувствовать что-то настолько сильное.
— Давайте все поплачем об этом, — она саркастически закатывает глаза. — Теперь ты пришел сюда, чтобы убить меня, или мы просто собираемся поделиться своими чувствами? Потому что мне есть, где побывать.
Мы втроем обмениваемся понимающими взглядами. Эту холодную и жестокую сторону матери Эвелин мы никогда раньше не видели. Это граничит с социопатией. Она всегда была такой или это произошло недавно? Моя интуиция подсказывает мне, что в глубине души она действительно такая. Это единственное, что может объяснить, как она могла легко убить одного ребенка и почти убить другого без малейшего чувства вины.
— Почему ты бежишь, Чарити? — спрашиваю я.
Женщина пренебрежительно фыркает.
— А как ты думаешь? — она бросает на меня взгляд, говорящий: «ты шутишь?» — Твой отец поймал меня в ловушку, заставив вырастить этого неблагодарного монстра, которого ты теперь называешь своей женой. Удачи в этом, кстати. Теперь ты в браке, и у меня больше нет обязанности оставаться здесь. Наконец-то я свободна жить так, как хочу, вместо того, чтобы угождать этому чертовому придурку.
— Кейтеринг? — мой тон резок от недоверия. — Ты ни разу не угодила своей дочери. Ты проигнорировала ее. Не пытайся изображать из себя святую, Чарити. Тебе это не подходит.
Чити пренебрежительно машет рукой.
— О, пожалуйста. Одна маленькая пьяная ошибка, и я застряла с ней на восемнадцать лет.
Одна пьяная ошибка? Ярость кипит в моих венах, как Везувий.
Ее слова наполнены горечью и обидой, раскрывая истинную глубину ее бессердечия и эгоизма.
— Полегче, брат, — успокаивает Адриан. — Она просто пытается тебя разозлить.
Губы женщины кривятся в злобной ухмылке, глаза сверкают опасным светом.
— Клянусь, я выполнила свой материнский долг, — говорит она, ее голос полон яда. — Я даже пыталась вывезти эту несчастную девчонку из города, чтобы ей не пришлось выходить за тебя замуж. Но она не смогла справиться даже с этим. Пиявка не удосужилась встретиться с моим контактом, который скрывал бы ее. Вместо этого она ушла одна и оказалась именно там, где ее хотел твой отец.
У меня кровь вскипает от ее слов.
— Твой контакт? Ты имеешь в виду Сантьяго? Он не собирался помогать ей исчезнуть, Чарити. Он планировал отправить ее за границу и продать ее тело за наличные. Вот что он собирался сделать с твоей дочерью.
На мгновение фасад враждебного безразличия спадает с лица женщины. Ее рот приоткрывается, а глаза расширяются за солнцезащитными очками цвета сепии. Понятно, что продавать дочь она никогда не собиралась.
— Я не знала, — шепчет она, слова едва слышны. — Ты должен верить мне.
И как ни странно, я ей верю. Если бы Чарити действительно хотела продать Эвелин за деньги, она могла бы сделать это в любой момент жизни дочери. После смерти моего отца слежение за моей будущей невестой не было приоритетом, и у меня оставалось множество возможностей заставить ее исчезнуть, не ставя под сомнение это.
— Я тебе верю, — уверяю я ее, хотя подозрения все еще сохраняются в моей голове. — Но мне нужно знать, почему ты вообще обратилась к Сантьяго.
Ее брови хмурятся в замешательстве.
— Я не обращалась к нему, — протестует она. — Он пришел ко мне с предложением — выходом и для меня, и для Эвелин. Когда она не появилась, он сказал мне, что больше не может нам помочь.
Адриан и Виталий обмениваются подозрительными взглядами, отражая мои собственные мысли. В этой ситуации есть нечто большее, чем кажется на первый взгляд, и я полон решимости раскрыть правду.
— Что он хотел взамен?
Чарити качает головой.
— Ничего.
— Ничего? — недоверчиво спрашиваю я. — Люди вроде Сантьяго не делают ничего по доброте сердца.
Чарити поджимает губы, и ее щеки горят.
Значит, он чего-то хотел.
— Откуда он узнал, что нужно прийти к тебе?
Она закусывает нижнюю губу, ее горло тревожно покачивается.
— Я не могу тебе этого сказать, — шепчет она.
— Почему нет? — я лаю на нее. — Ты сидишь здесь, бежишь в горы и оставишь мужа позади. Назови мне имя, и я притворюсь, будто никогда тебя не видел.
— Ты не хочешь с ними связываться, — умоляет она. — Они участвуют в этой игре гораздо дольше, чем ты.
— Что? — командую я. — Дай мне имя? Картель Синалоа? Это они приехали к Сантьяго, чтобы заманить Эвелин на эту отгрузочную станцию?
Чарити качает головой.
— Пожалуйста, ты должен понять, — снова умоляет она, ее голос дрожит от страха и отчаяния. — Все это время оно было прямо у тебя под носом. Они всегда работали против тебя, против твоего отца. С самого начала. Я… — внезапно воздух прорезает выстрел, и вокруг нас вспыхивает хаос. Люди кричат и прячутся
