точно так же, когда узнала пол. Представляла, как буду воспитывать сына, что говорить, когда он станет задавать вопросы, как реагировать, когда он пойдет в школу, заведет девушку, захочет жениться. Представить себя настолько взрослой мамой оказалось слишком сложно.
Я знаю, что Демьян не планировал детей, не хотел. Замужем я надеялась, что однажды это изменится, что Демьян наконец поймет, что и с детьми можно быть счастливыми, но это происходит слишком поздно. Тогда, когда мы друг другу уже никто. Абсолютно чужие люди, которых связывает лишь горькое прошлое. Даже фамилии у нас теперь… разные.
Я не знаю, что говорить. Как помочь Демьяну принять и стоит ли. Может, он по-прежнему не хочет иметь детей и здесь, в моем кабинете, стоит только потому что так правильно.
— У ребенка будет моя фамилия и растить мы будем его вместе, — Демьян говорит таким тоном, что мне тут же хочется спрятаться куда подальше, чтобы не нашел, потому что я давно отвыкла, что мужчина может мне хоть что-то приказать или потребовать.
Демьян
Майя изменилась.
Не до неузнаваемости, но изменилась. Как внешне — стала еще красивее, раскошнее, привлекательнее, так и внутренне — стала сильной, холодной и гордой.
— Мы больше не женаты. Ты не имеешь права мне указывать, — поражаюсь ее спокойствию. — Выход найдешь. Когда будешь готов поговорить конструктивно — буду рада выслушать.
Она снимает ногу с колена, упирается в пол и подъезжает на кресле к столу. Открыв ноутбук — теряет ко мне всякий интерес. Вряд ли научилась притворяться, значит, действительно переболело и прошло. Злюсь. Не на Майю, конечно, она носит моего ребенка и она в сложившейся ситуации не виновата, на себя.
— Что-то еще? — отвлекается, смотрит на меня вопросительно.
— Блядь, Майя… когда мы стали так разговаривать?
Ее брови приподнимаются, губы слегка растягиваются в ухмылке.
— Мы развелись, Демьян. Больше полугода назад. Ты не заметил?
Она издевается. И по-прежнему пиздецки спокойна, а я закипаю, потому что хочу обратно Майю, с которой прожил десять лет. Хочу обратно нежную романтичную девочку, ждущую меня домой, готовящую вкусный ужин. Почему осознание приходит тогда, когда все проебано? Мы бежим, стараемся, трудимся, как белки в колесе. Мимолетно замечаем, что колесо проржавело, местами стерлось и пора бы его менять, но упорно бежим дальше. И только когда колесо ломается, начинаем думать, озираться, делать попытки исправить, починить.
— Я понимаю, что ты в работе был, занят, но нас больше нет. Есть ты. И я с нашим ребенком. Мы — отдельно от тебя и дальше… тоже планируем отдельно.
Она режет без ножа, обычными словами. Я даже этого раньше не понимал, хотя семья у нас была не так, чтобы счастливая. Иногда отец мог такое сказать, что десятилетнему мне хотелось накрыться с головой одеялом и реветь без остановки. Давно это было. Я таких чувств уже и не помню. Очерствел, вышколился, слова на меня не действовали с, примерно, лет четырнадцати. До нынешнего момента. Сейчас внутри все взрывается, когда слышу, как легко Майя оставляет меня за бортом.
Она замолкает, глядя на меня при этом внимательно. Не знаю, что видит. Наверное то, что чувствую, потому что в ее глазах мелькает другая эмоция, не равнодушие. Но определить не могу — быстро отворачивается.
— Уходи сейчас, Демьян. Не о чем нам больше разговаривать.
— Не о чем? — все же перехожу на эмоции. — Ты не сказала мне о ребенке! А теперь открыто заявляешь, что хер ложила на мои желания и воспитывать сына собираешься одна? Нет, мы не договорили, — внутри меня все вибрирует.
Майя встает, решительно идет к двери, чтобы открыть ее и выставить меня. Шагаю к ней, торможу ее.
— Посмотри на меня.
Перехватываю за подбородок. Дергается и уворачивается, хмурится.
— Майя…
— Уходи, — всего одно слово и маленький толчок в грудь. — Уходи. Ты мне… не нужен. Не теперь, ясно?
— А ты мне — очень!
— Врешь! — выдает уже не равнодушно. — Тебе плевать! Ты вдруг решил, что я тебе нужна. Зачем-то. Зачем? Для бизнеса? Карьера рушится?
— Я все продал. Весь бизнес. У меня остались только бабки. Их хватит нам с тобой до конца жизни.
Она вскидывает голову, смотрит на меня так, словно не верит. Блядь, да я и сам не верил, когда ставил подписи. Десять лет выжимал из себя все, чтобы одним махом избавиться от тяжелой ноши.
— Я не хочу отдельно, Майя. Я хочу с тобой.
Моргает, мотает головой, словно сбрасывает наваждение.
— Нет.
— У тебя есть что-то с ним? С мальчиком этим?
Смеется. Бред, знаю, он не в ее вкусе и не вывезет такую женщину. Даже я не смог. Она сильная, сильнее, чем я мог себе представить. Думал, никуда не денется, не сможет без меня, а выяснилось, что не могу без нее я.
— У меня могло быть с кем угодно, — смеется. — С половиной страны! И ты… тебе должно быть плевать.
— Мне не плевать!
— А мне — да…
Смеется и начинает плакать. Резко. Слезы брызжут из ее глаз. Майя прикладывает руку ко рту, слышу снова то ли стон, то ли сорвавшееся рыдание. Она отворачивается, буквально выдирая себя из моих объятий.
— Майя…
— Я хотела поговорить, — отчаянно. Поворачивается ко мне. — Тогда. Теперь не хочу.
Я шагаю к ней, она от меня. Потом замирает, позволяет подойти, обнять. Прислоняется к моему плечу.
— Это ничего не значит.
— Знаю.
На самом деле — нет. Знаю, что это значит все. Ее сотрясающиеся из-за рыданий плечи в моих руках и висок у сердца. Это многое значит. Гораздо больше, чем она думает. Гораздо больше, чем когда-то думал я. Не придавал значение, не обращал внимания. По-идиотски себя вел и хочу исправиться. Впервые сейчас думаю, что есть шанс, но все уже будет по-другому. Не так, как прежде.
До меня резко доходит, что не получится попросить прощения, все объяснить и снова быть вместе. Прощение теперь нужно заслужить, показать, доказать. Но сперва — заново узнать женщину, с которой прожил десять лет. Я ее теперь не знаю, но вижу, что изменилась. Отрастила колючки, которые даже сейчас немного покалывают.
Пока она плачет, держу себя в руках, хоть внутри все ходит ходуном. Вибрирует.
Майя права. Для нее после нашего развода разрушился весь мир, а для меня… всего-лишь прошло полгода. Мне ее не хватало, я дико скучал, но я никогда не воспринимал развод как что-то важное, стоящее. Я… даже не понял, что мы развелись. Воспринял это, как формальность. Временное препятствие, которое
