И выглядел он тоже лучше – Джиа была права. Настоящий Гриффин вернулся еще не полностью, но я видела, что семена уже дают ростки и пробиваются наружу…
– Это хорошо, – сказала я. – А у меня есть новость, от которой станет еще лучше: врачи говорят, что тебе можно вернуться домой.
– Сегодня?
– Не сегодня, но скоро. Может быть, завтра.
– Согласен на «скоро»… И на «может быть, завтра» тоже.
Я соскочила с подоконника, подтащила к кровати единственный в комнате стул и поставила его так, что спинка оказалась между нами.
Гриффин просунул руку между прутьями и взял меня за руку, обхватив мои пальцы.
– Расскажи мне кое о чем…
– О чем?
– О Лондоне.
Я посмотрела вниз, на наши руки, как будто они знали ответ.
– Не уверена, с чего начать…
– Начинать обычно лучше с начала.
– Ну… когда твой брат позвонил и сообщил, что с тобой случилось… что ты в больнице… я как раз уволилась с работы…
– И это у тебя называется начало? – поинтересовался Гриффин.
Я улыбнулась:
– Я бы вернулась в любом случае. Уехать я решила еще до того, как Джесси позвонил.
– Почему?
Я слегка пожала плечами:
– Это была работа мечты, но ты оказался прав – не моей мечты.
Гриффин кивнул, но не нарушил молчания. Он смотрел на меня и ждал, когда я расскажу ему, что собираюсь делать дальше.
– Когда позвонил твой брат, я как раз набирала номер Ника. – Я сделала глубокий вдох и продолжила: – Я поняла, чего хочу, и набирала номер Ника, чтобы сказать ему об этом.
– Сказать ему? – переспросил Гриффин.
– Наверное, стоит все-таки начать с начала…
Гриффин рассмеялся и сжал мою руку:
– И вот теперь… именно теперь она хочет начать с начала!
– Я должна была поехать в Лондон, Гриффин, потому что раньше я не знала всей истории.
– И чего же ты не знала?
– Почему я выбрала тебя.
Я встретилась с ним взглядом, чтобы он почувствовал: я говорю от всего сердца.
– Я выбрала тебя не по минутному капризу. Всю свою жизнь я соглашалась только на самое лучшее, самое достойное – мчалась на другой конец света, лишь бы найти то, что сделает меня счастливой. А потом я нашла тебя, и ты хотел одного: чтобы я считала достойной себя… – Я замолчала, еле сдерживая слезы. – И ради этого ты даже построил мне ресторан…
Гриффин улыбнулся и безуспешно попытался притянуть меня к себе прямо сквозь спинку стула.
– Иди-ка сюда, – сказал он.
Я кивнула и забралась к нему в постель. Мы оба лежали на боку, лицом друг к другу.
Гриффин поцеловал меня сначала в лоб, потом в обе щеки.
– Так что там насчет Ника? – спросил он.
Я попыталась объяснить Гриффину то, что узнала о Нике, хотя на это у меня ушло пять лет совместной жизни, болезненный разрыв и запоздалое предложение руки и сердца: мы любили друг друга (я – тормоз, знаю…). Но любовь наша была трудной и бесполезной, потому что мы любили друг друга по очереди, а не одновременно. Невозможно все время любить друг друга одновременно, но надо, чтобы получалось хотя бы иногда. В конце концов, разве умение любить, любить вместе – не самое главное?
Было и еще кое-что: после разрыва с Ником я стала другой. Гриффин сделал меня другой. Вот на что способна любовь! И я не хотела стать прежней и соглашаться на меньшее, чем могла получить здесь, с Гриффином: научиться поддерживать любимого человека и позволить ему поддерживать себя.
– Одного не понимаю, – сказал Гриффин, – если ты осознала все это еще в Лондоне, почему ты звонила Нику?
– Ах, да… – произнесла я, энергично кивая головой. – Потому что я поняла еще кое-что.
– И что же?
– Я хочу, чтобы он вернул мне собаку.
Грудью я почувствовала, что Гриффин улыбается. Не переставая улыбаться, он коснулся губами моих губ, и с минуту мы целовались. А потом он расхохотался.
– Что тут смешного? – спросила я и тоже развеселилась – от одного звука его смеха. Мы оба смеялись так громко, что я даже испугалась, как бы ему не стало хуже.
– Я надеялась забрать ее до того, как прилечу к тебе, но вышло по-другому.
– Я смеялся не над этим.
– А над чем?
– Мы с Джесси смотрели в окно, когда ты разговаривала с мамой и Джиа.
Я вытаращила на него глаза:
– Ты видел, как мы обнимались?
– Не только видел, но и сфотографировал!
Я зажмурилась:
– Я сейчас сгорю со стыда!
– Не надо. От такого зрелища я сразу выздоровел.
– Это жестоко, – сказала я, краснея, но все же расслабилась и прижалась к нему.
Впервые с тех пор, как мы расстались, я почувствовала, что могу по-настоящему расслабиться.
– Гриффин, – сказала я уже мягче, интимнее. – Я подумала еще кое о чем.
– Как, еще о чем-то?
– Еще об одном, – кивнула я.
Он посмотрел прямо на меня и отвел с моего лица прядь волос:
– Выкладывай.
Я прижалась к его руке, в которой он по-прежнему сжимал прядь моих волос:
– Знаю, это глупо, но я хочу устроить свадьбу. Хочу купить за сумасшедшие деньги пышное белое платье, надеть туфли для танго и станцевать на заднем дворе первый танец. Хочу сделать дурацкий снимок с нашими матерями и мучиться на следующий день похмельем. Хочу сказать, что между нами все всерьез.
С минуту Гриффин молча глядел на меня, потом кивнул:
– Я «за».
– Отлично. И я не говорю, что это надо сделать завтра, просто когда-нибудь…
– Да уж, завтра, пожалуй, не выйдет.
Я рассмеялась. Гриффин наклонился ко мне и прошептал:
– Но если ты скажешь это прямо сейчас, так и будет.
Прошла целая минута, прежде чем я поняла, что он имеет в виду, и еще одна минута, прежде чем я все-таки произнесла:
– Между нами все всерьез.
И тут же, словно по сигналу, вошла медсестра и сообщила, что мы можем ехать домой.
Наверное, самый важный урок, который я вынесла из работы над колонкой «Сто открытий», таков: идеальных путешествий не бывает. До какой-то степени я понимала это и раньше, но укреплялась в своем мнении каждый раз, когда очередной читатель задавал мне сакраментальный вопрос: «Если бы вы могли совершить только одно путешествие, куда бы вы отправились?»
Я бы могла не задумываясь выбрать Сицилию, чтобы еще раз посетить самый красивый водопад, какой мне когда-либо доводилось видеть; или столицу Венесуэлы Каракас, где есть маленькая лестница, ведущая в огромный зал для танго – вряд ли мне посчастливится танцевать в более великолепном зале; или крошечный бар в Брэтлборо, штат Вермонт, в котором я с радостью провела бы полжизни, и не только потому, что там подают самые вкусные в мире макароны с сыром; или лесную гостиницу в Биг-Сюре, где душа дышит свободно, ни у кого не спрашивая на то позволения.
Пусть никто не желает признавать, что все настолько сложно (или настолько просто), но в конечном счете в каждом месте можно найти свои особые сокровища и нигде не получить всех удовольствий сразу. Однако никто не хочет этого слышать, потому что тогда ответственность ложится на нас: мы сами должны решить, что выбрать, а от чего отказаться.
