Я не могу без неё! Я не хочу жить без неё! Просто знать, что она есть где-то на Земле, возможно даже счастлива с другим, но жива. Мне не были известны молитвы, я вырос атеистом среди атеистов, но, Боже, пожалуйста, если тебе нужна жизнь, забери мою, только не её!
Всю оставшуюся жизнь меня будет грызть собственное малодушие, и пусть тогда я не знал, что она пришла ко мне не только для того, чтобы раскрыть тайны прошлого, но и обратиться за помощью, это не умаляло моей вины. Всего этого можно было бы избежать, засунь я вовремя себе в задницу гордость и уязвленное самолюбие. Можно подумать, я действительно собирался её отпустить, узнав от отца нелицеприятные факты о ней! Нет, я продолжил бы мучить обоих до самого конца, пока один из нас не превратится в пепел. Но и после этого, нашел бы маленькую рыжую ведьму на том свете и предавал анафеме в течение всей бесконечности загробного бытия.
Холодные лампы больницы освещали лишь мои дурные мысли, и когда Михаил распинал меня, я кое-как нашел в себе силы подняться и дойти до уборной. Из отражения зеркала на меня смотрел мужчина в крови любимой женщины. Алые разводы остались на белой рубашке, каким-то образом оказались на щеке, засохли на ладонях. Я выключил воду, сгибаясь над раковиной от удушающих страданий, стоило только представить, что это единственное, что осталось у меня от неё.
Вышел из уборной, так и не приведя себя в порядок, продолжая выглядеть так, словно собрался отмечать Хэллоуин. Мой начальник безопасности что-то недовольно обсуждал с Максом, но мне совершенно не интересно было вмешиваться в возможные разборки, и я устало сел на диван в зале ожидания, безразличный ко всему.
– Клим, – как-то нерешительно произнес моё имя Михаил и я поднял на него взгляд, – я хотел бы тебе кое-что рассказать.
Максим садится напротив меня на кресло рядом с Михаилом и пилит меня тяжелым взглядом. Я киваю, не понимая, что такого он сейчас может мне поведать.
Глава 45
– Та девушка, что в операционной... Честно говоря, я даже не подозревал, что она до сих пор для тебя так много значит, иначе этот разговор состоялся бы не сейчас, а гораздо раньше.
Морщусь, со странным предчувствием. Разговоров по душам с человеком, который когда-то работал на моего отца, у меня еще не было.
– Продолжай, – подталкиваю его к сути.
– Тогда, где-то лет десять назад, Анатолий Борисович попросил собрать информацию на девчонку – Алену Комар. Признаться, ничего компрометирующего на нее найти не удалось, выдающаяся спортивная гимнастка из сложной семьи. Нам стало известно о том, что у её бабушки выявили рак довольно редкой формы, который, к тому же, не лечат в России. – Михаил опускает взгляд в пол, нервно почесывая ладонь. – Естественно, Анатолий Борисович не мог не воспользоваться сложившейся ситуацией, но когда Комар первый раз отказала ему, она еще не была в курсе её болезни. Но когда правда раскрылась, то девочка обратилась к нему сама. Мы понимали, что ситуация критическая, и внучка была готова на всё ради бабушки, которая её вырастила. Тогда твой отец предложил ей выгодную для себя сделку. Мне было поручено направить людей, которые следили бы за тобой, чтобы можно было подгадать момент, когда ты будешь около её дома. Я знал, что ребята – Алена и Макс, – должны были подстроить сцену так, чтобы у тебя не оставалось сомнений в факте измены. Твой отец понимал, что подобного ты не простишь, ей он, естественно, не доверял, поэтому все держал в своих руках. Она не изменяла тебе, все, что ты видел – очередной план Анатолия Самгина.
Вот о чем говорил мой бывший друг, когда утверждал, будто знает человека, которому я поверю. Он прав. Михаилу я верил безоговорочно, верил, как себе. В иной ситуации и будь у меня еще резерв внутренних сил, я, вероятнее всего, повел себя иначе. Если бы он рассказал об этом еще неделю назад, я бы сразу вылетел к отцу, чтобы заглянуть ему в глаза, перед тем как придушить. Но что-то мне подсказывало: отец не понял бы, отчего я так зол, не замечая в упор своей вины, не понимая её глубины и последствий. А сейчас мне хотелось лишь одного: чтобы с Аленой всё было в порядке. Всё остальное ушло на второй план.
Откидываюсь на спинку кресла, положив голову на его изголовье, рассматривая мерцание люминесцентных ламп, а мир вертится, закручивая меня в свою воронку, отправляя в прошлое. Десять лет без неё из-за ошибочного убеждения Анатолия Самгина в том, что его надежда и опора останется с ним дальше, расхлебывать творимые им темные дела, и годы ненависти и презрения к самому себе за то, что я когда-то позволил себе слабость с её именем, поверил, будто могу быть кому-то небезразличен.
Рассказы Михаила и Алены в номере отеля накладываются один на другой, оформляясь в единую картинку, показывая мне ту действительность, которую пытались от меня скрыть, а я, между тем, вспоминал все слова, которыми хотел причинить ей боль, задеть, чтобы обидеть и ранить, не зная, что она уже насквозь изрешечена моей семьей. Какой итог нас мог ждать, останься я тогда, чтобы выяснить всё? Раскололась бы Алена, открыла бы мне истину или держалась до последнего, думая лишь о спасении бабушки? Я был так осторожен в то время, по привычке опасаясь, что где-то в этой рыжей девочке живет частичка моей матери, которой всю жизнь руководил только один инстинкт – жажда денег, поэтому не считал нужным афишировать свой доход и то, что я уже давно не завишу от отца. Будь я с ней откровенен, доверься ей тогда полностью, напоролся бы я на острие ножа, что уже торчало из её грудной клетки, пронзенной рукой моего отца?
Узнать правду сейчас, когда её жизнь находится в руках хирургов, а я совершенно бессилен, жестоко в своей справедливости, и я читаю это в глазах Максима, когда поднимаю на него взгляд, пока он наслаждается, видя меня раздавленным чувством собственной вины.
Операция длилась несколько бесконечно долгих часов, и когда врач покинул операционную, устало стягивая с головы медицинскую шапочку, он сообщил, что пациентка поступила в тяжелом состоянии, вызванном слепым огнестрельным ранением из оружия ограниченного поражения с повреждением легкого, в результате чего произошла продолжающаяся внутриплевральная кровопотеря, и не окажись она вовремя на операционном столе, спасти её бы не удалось. Хирург произносил страшные и совершенно ничего не значащие для меня термины, сообщая напоследок, что ей была произведена видеоторакоскопия, в ходе которой повреждающие травматические элементы были удалены, и прочее… прочее…
– Как она после операции? – задает вместо меня вопрос Максим, и я благодарен ему за это, потому что сам не в состоянии произнести ни слова.
– Сейчас пациентка находится в интенсивной терапии, пока ничего конкретного не могу сказать. Надо ждать. – Развел руками доктор, не давая нам надежды на исключение летального исхода.
Мне разрешили подняться к ней, чтобы посмотреть на опутанную проводами и трубками девушку, подключенную к аппарату искусственной вентиляции легких, терявшуюся в кровати среди медицинского оборудования. Я приложил лоб к холодному стеклу, прислушиваясь к сигналу сердечного ритма. Не знаю, сколько так простоял, пока отделение не заполнилось медицинским персоналом и меня не попросили удалиться.
В реанимации она пролежала еще несколько дней, затем её перевезли в обычную палату, и я надеялся, что самое страшное позади, только вот Алена еще не приходила в сознание.
Я сделал всё, чтобы мне разрешили постоянно находиться с ней в одной палате, игнорируя желание её друзей навестить девушку. С моей стороны это было в высшей степени эгоистично, и я отдавал себе в этом отчет, но ничего менять не собирался. Мы слишком долго провели в разлуке, чтобы сейчас я с кем-то её делил, пусть, даже не спрашивая на это её воли.
