Киллиан так пристально всматривается в мое лицо, что у меня перехватывает дыхание. Понизив голос на октаву, он медленно произносит:
— Ты действительно веришь, что я позволю чему-то подобному случиться с тобой?
Я открываю рот, но потом захлопываю его, потому что автоматическое «да», которое я собиралась выпалить, не является правдой.
Правда (какой бы нелепой, невозможной или безумной она ни была) заключается в том, что я верю, — он без колебаний пожертвует своей жизнью, если это спасет мою.
Мой голос срывается на слабый, шокированный шепот.
— Нет. Я думаю, ты будешь оберегать меня.
— Так и есть, — настаивает он, его глаза сияют от волнения. — Я так и сделаю. Клянусь…
Мы смотрим друг на друга, пока женщина за барным стулом по другую сторону от него не вставляет свое:
— Если она не заинтересована, красавчик, то я готова занять ее место.
Мы игнорируем ее.
— Но я не могу... твой образ жизни... ты... это... это неправильно.
Он выглядит расстроенным, словно хочет со мной чем-то поделиться, но не имеет права.
Или не хочет.
Привет, большие секреты. На тайнах прочные отношения определенно не строятся.
И вот тут-то моя дорога в страну фантазий заканчивается обрывом, и с резким визгом шины тормозят по асфальту.
Выдохнув, я лопаю блестящий пузырь, который висел над моей головой с видениями меня и Киллиана, которые разделяли счастливое будущее вместе.
Господи, какая же я дура! Красивое личико и сладкие обещания, и мои ноги раздвинулись, как булочка для хот-дога.
— О нет, — мягко вздыхает он, изучая выражение моего лица. — Ну вот, опять.
Со всем достоинством, на какое только способна, я вырываюсь из его объятий. Встаю, приглаживаю рукой волосы, расправляю плечи. Потом смотрю на него и произношу:
— Я здесь до конца недели. Полагаю, тебе это уже известно.
Желваки на его челюсти подпрыгивают, и Киллиан коротко кивает. Над его головой сгущаются грозовые тучи. Ему не нравится такой поворот разговора.
Увы, но он тут не командует.
— Окей. Итак, вот что я предлагаю. То, что между нами происходит — неразумно. Это не по-настоящему. Но в течение следующих пяти дней это может быть… — Я ищу подходящее слово, но не могу его найти. — Это может быть что угодно, черт возьми. Только здесь. В этом городе. Когда я вернусь домой в воскресенье, все будет кончено. Окончательно.
Я стою в ожидании ответа Киллиана, делая вид, что не я самолично вчера вечером утверждала, что наша связь больше раза не повторится. Моя мать всегда говорила, что женщина оставляет за собой право передумать.
— Итак, вот что ты предлагаешь? — уточняет он сквозь стиснутые зубы. — Пять дней. И тогда наши пути разойдутся навсегда?
— Верно.
Возвышаясь надо мной, Киллиан того и гляди сотрет свои коренные зубы от злости. Женщина рядом с ним за стойкой тихо ахает, впервые увидев его телосложение и рост. Не удивлюсь, если она без сознания свалится со стула.
Киллиан наклоняется, пока мы не оказываемся лицом к лицу.
— Никаких сделок, — рычит он.
Затем проходит мимо меня и покидает паб, оставляя за собой след из падающих в обморок женщин.
Я вскидываю руки и кричу:
— Ради бога, возьмите себя в руки!
Затем бросаюсь в противоположном от Киллиана направлении.
***
Вернувшись в номер мотеля, я заказываю еду в номер и пытаюсь смотреть телевизор. Через десять минут я с раздражением выключаю его. Я снова пытаюсь ходить, но это не помогает. Я бы рвала на себе волосы, но это кажется излишне драматичным и болезненным. Поэтому я жду, сидя на краю кровати, заказанные блюда.
Я ем, не чувствуя вкуса. Я принимаю ванну в обжигающей воде, но не чувствую жара. Затем выхожу и смотрю на себя в зеркало. От моей кожи поднимается пар. Все мое тело красное. Я выгляжу как вареный рак.
Я оставляю сообщение для Фиа и Мака и снова принимаюсь расхаживать по номеру. Взглянув на настенные часы, я громко стону, когда понимаю, что прошел всего лишь час с тех пор, как я покинула бар.
Такими темпами к утру я окажусь в смирительной рубашке.
Я снова начинаю ходить взад-вперед, выворачивая руки, но интуиция заставляет меня остановиться посреди комнаты и посмотреть в окно. Тонкие белые занавески задернуты. Вечер за стеклом опустился на пристань.
У меня нет причин обращать внимание на окна, но я чувствую притяжение, которое не могу описать. Я плыву к ним почти неохотно, пока сердце громыхает где-то в горле.
Встав в стороне, я отодвигаю уголок занавески и выглядываю на улицу.
Там, как одержимый, Киллиан ходит туда-сюда по тротуару.
Я опускаю занавеску и прижимаюсь к стене.
— Не смотри больше, Джули. Не смей открывать занавески и смотреть на него снова. Напейся. Иди спать. Свяжи гребаный шарф, если придется. Займись чем-нибудь, только не смотри вниз!
Закрыв глаза, я прислоняюсь к стене и затаиваю дыхание, прислушиваясь к грохоту пульса в ушах. Затем выдыхаю гигантским порывом и снова открываю занавески, на этот раз полностью раздвинув их.
Киллиан все так же ходит от одного фонаря к другому, сжимая и разжимая ладони, пока не замечает меня в окне. В этот момент останавливается как вкопанный и смотрит на меня.
Выражение его лица наполнено тоской, разочарованием, гневом и желанием. Одновременно.
Да я еще большая дура, чем думала, потому что не соображаю, что творю, когда мои пальцы нащупывают пуговицы на платье.
Даже с другой стороны улицы я вижу, как вспыхивают глаза Киллиана. Я чувствую, как его внимание сосредотачивается на мне, как его фокус смещается — словно у хищника, который уловил запах своей жертвы на ветру.
Киллиан стоит совершенно неподвижно и наблюдает, как лиф платья разъезжается под моими быстро двигающимися пальцами, обнажая меня до талии. Я медленно провожу кончиками пальцев по бюстгальтеру.
Он что-то бормочет. Материться, без сомнения. Его глаза — два горящих угля, пугающе напряженные и пронзительные.
Я знаю, что играю в опасную игру, но в моей крови гуляет адреналин, а в ушах шум бьющихся волн. Вряд ли мне удалось остановиться, даже если бы я захотела.
Я стягиваю платье с плеч, и оно повисает на моей талии. Завожу руку за спину и расстегиваю лифчик, чтобы припустить его вниз по рукам, а затем полностью уронить. Я стою, сложив руки на обнаженной груди, и смотрю на Киллиана сверху вниз.
