— Еще спеть в «Лесу родилась елочка», — прошипела несгибаемая Катя, — и все. Позора не оберешься.
— Не говори «гоп», пока нового года не работала, — меланхолично заметил клавишник.
Взрослые же, завсегдатаи вперемешку с квартетом и иностранцами, высыпали во двор — с пивом, хохотом и азартным «ставлю на наших!»
— Может, тут и запремся? — спросила Маша, приблизительно представляя, что происходит снаружи.
Ну, это не говоря о том, что голос Вадима она опознала. Да и английских безопасников тоже видела. Странно, что еще мама не ворвалась. Вот тогда им всем точно армагедец. Полный.
— Ага-ага, — разумно возразила Катя. — Чтобы следующим раундом чемпионата был взлом клуба и спасение нас на скорость? Нет уж. Кстати, смотри-ка, что это они там с байками делают?
Девчонки только успели прилипнуть к окнам, потому что интересно же! Когда еще увидишь, как русские с англичанами устраивают экстремальное шоу на свежем воздухе!
В общем, они с Катькой обернулись, только когда грохнула открывшаяся дверь и в клуб заглянул злобный Томбасов. Которого, ой бли-ин! И в Москве-то быть не должно! Как и мамы, слава всем макаронным монстрам… или уже не слава?..
— Ну привет, звезды, — протянул он… со странной интонацией.
— А мы тут… это… — промямлила Маша, отступая.
— Примус починяем, — насмешливо добавил Дениска, невзначай так загораживая Катьку собой.
О как! Не знает еще, что за зверь Томбасов. Иначе бы уже лез под стол от одной этой интонации.
Маша и сама бы влезла. Если бы успела.
Если бы за окном не послышался визг тормозов, мат-перемат, а затем звонкое такое, командное и ужасно знакомое:
— Стоять! Что здесь происходит? Где моя дочь?!
— Ой, мама… — невольно прошептала Маша и с чувством глубокого злорадства отметила, как побледнел Великий и Ужасный Томбасов.
Глава двадцать шестая
Диалог Артура и Ани)))
— Любимая, я сделаю все рад тебя.
— Подари мне розового летающего единорожка.
— Слушай, а вот это не могу.
— Что? Артууурррр!!!
Аня
Я и глазом не успела моргнуть, как осталась одна. Артур все же успел прижать к себе, сообщить: «Не переживай, я все решу». И… Все.
Была толпа мужиков. Нет толпы мужиков. Исчезли, как отряд Бэтменов с места преступления. Простите, с места очередных свершений.
Когда я, очнувшись, бросилась вслед за ними, выскочила через служебный вход, то… обнаружила уносящиеся вдаль три мотоцикла. По два «всадника» на каждом. Д’Артаньяны чертовы!
— Клуб хоть где?! — заорала я в отчаянии. — Уроды!..
Гудение возмущенных машин, вынужденных пропустить взбесившихся байкеров, было мне ответом. Перекрывая его, к какофонии прибавилась отборная площадная ругань. Моя. И… снова ровное гудение мегаполиса, который через одно пролетевшее мимо мгновение уже и думать забыл о том, что у кого-то из его букашек что-то там случилось. Дикое, выматывающее чувство беспомощности. До влажной липкой кожи между лопатками. До трясущихся упавших рук.
— Да что ж…
— Держи, — из дверей высунулась Милена с моим пальто. — Простудишься.
— Спасибо.
Я на мгновение закрыла глаза. Что? Что делать? Куда бежать. Девчонки. Что с ними?
— Мужики, — с презрением процедила Милена. — Все для них, все как они решили… Ненавижу.
Я даже вздрогнула. Вынырнула из липкой черноты и посмотрела на девицу-красавицу. Ее-то с чего бомбит?
— Не ожидала? — Милена смотрела с вызовом. — Их ненавижу, тебе — завидую.
— Мне-то с чего?
Меня вдруг затрясло, озноб пробрал до кончиков пальцев, даже дышать стало трудно. Поплотнее закуталась в пальто — вдруг поможет.
— Как ты всех построила. И дочка твоя такая же. Раз, и все запрыгали… А вот ради меня так… Никто и никогда…
Девчонка махнула рукой. Вот дурочка.
Я покачала головой — и пошла к шлагбауму, отгораживающему театральную стоянку от Большой Дмитровки.
— Постой, — донеслось мне в спину.
— Что? — я позволила ей себя догнать.
— Вот они где.
Вот она, пропасть между поколениями. Милена потыкала пальчиком в телефончик — и все нашла. А ведь всего-то на десяток лет меня младше.
— Спасибо! — кивнула я.
И принялась заказывать такси. Воробьевы горы, клуб «У Гуннара», обитель махровых байкеров. По пятницам — живая музыка. Хоть бы с дурындами ничего не случилось. Я вот сейчас доеду — и устрою всем им эту музыку. Мертвую только!
К самому клубу пробиться не удалось. Машины перегораживали подъезд совершенно, такое ощущение, что кто-то решил строить баррикаду, но потом отвлекся и все просто побросал как пришлось.
— Не проеду. Машину только побью, — сообщил мне водитель то, что я и без него понимала. — Куда это нас занесло? Учения, что ли, или кино снимают?
— Кино. Сколько с меня? — буркнула я, напряженно вглядываясь в творящийся вокруг клуба бедлам.
Понять, почему и зачем дерутся серьезные дядьки в черном и чему так радуется целая толпа бородатых мужиков с пивными кружками, не удалось. Для чего-то по-настоящему серьезного слишком довольные у всех рожи, да и ментов не видно. Я всмотрелась до боли в глазах. Ну, конечно. Вон он, Артур. Кто бы сомневался, в этой пивной толпе, а не рядом с дочерью. Где она вообще?
Водитель назвал сумму, напомнил, что оплата картой — но я уже не слушала. Выскочив из такси, я помчалась к клубу. Визг позади меня был такой, что я чудом отпрянула, отскочила, как заяц. Мимо меня пронеслась машина, не побоюсь сказать, на двух левых колесах. Как в каком-то боевике. Каскадеров они вызвали, что ли? Пока я, замерев, пыталась снова начать дышать, машина хитро сумела вылавировать между стоящими кое-как авто (ну надо же, а таксист уверял, что это невозможно) и, завизжав тормозами, остановилась, а из нее выскочила… Олеся. Точно, Олеся!
Я завороженно смотрела как, она перепрыгнула шлагбаум — хотя вход был рядом. Тут ей под ноги выкатились двое. Люди в черном — и чего они не поделили, не понятно. Но тут они попали. Олеся от души пнула обоих. И тут же над стоянкой поплыл исконно-посконный, родной, без примеси всякой итальянской гадости, русский мат. О как. И вот так. Интересно как. А еще и учитель! От нее так и шарашило яростью с примесью страха за родную деточку — всем тем, чем и я готова была щедро делиться с этим миром.
Олеся бросилась через стоянку. Расстегнутое пальто развевалось, как рыцарский плащ, волосы полоскались на зимнем ветру, а вокруг все горело и взрывалось.
Я кинулась ей на помощь — ведь убьют и не заметят. Ан нет. Откатились, вскочили с виноватыми рожами. А еще двое подбежали, принялись что-то ей втолковывать. Один — вылитый агент Смит из «Матрицы», даже очки и витой проводок за ухом такой же. Второй — Петр Иванович. Наш, родной. То есть Томбасовский.
— Олеся Владимировна, не волнуйтесь вы так, все под контролем… — попытался вякнуть Петр Иванович, на что получил забористый многоэтажный мат. Филолога сразу слышно.
— Олеся! — изо всех сил крикнула я, окончательно переставая понимать, что тут происходит. Развлекаются мужики, что ли? С ума сошли?
Когда я добежала, то поняла, что все замерли. И сражавшиеся люди в черном, и восторженные байкеры, и «любимый» квартет в полном составе. Примкнувший к ним английский лорд и наш гениальный режиссер. Притихший. Оба притихшие. Олеся остановилась ровно напротив них и выдала такое, что даже ко всему привычные байкеры заслушались. И по-моему, начали конспектировать. А лорд и режиссер — о чудо чудное! — словно бы даже усовестились.
Еще бы. Олеся была бела, как смерть, и настолько перепугана за свою дочь, что готова была переубивать всю эту толпу голыми руками. И я, честно говоря, очень хотела оказать ей посильную помощь.
Где Катя?!
— …Где моя дочь? — закончила Олеся непереводимый шедевр русской словесности.
Над клубом повисла мертвая тишина, здоровенные дядьки-байкеры и вмиг сплотившие ряды русские и английские безопасники… потупились. Смутились, мерзавцы.
