дружелюбен и учтив.
И только сейчас понимаю, что это и должно было насторожить. Ведь мужчина, который хочет добиться женщину, был бы более настойчив. А не просто был рядом, ожидая, непонятно, чего.
А сейчас весь вид Славы буквально кричит о том, что он не настроен общаться по-дружески. От него исходят волны опасности и ярости, и я боюсь. Не за себя. За сына.
– Что тебе нужно? Учти, за дверью охрана, и, если что, я закричу.
– Ну, зачем же ты так, – издевательски ухмыляется, а вот глаза его буквально исходят злобой. – Я разве тебе угрожаю? Я просто хочу с тобой поговорить, Эмма. В приватной обстановке.
Это-то и пугает.
– Я не хочу с тобой говорить. Мне не до этого. Где доктор? Мне нужно показать ему сына.
– Доктор вышел покурить и любезно предоставил нам свой кабинет. А поговорить тебе со мной придется. Более того, мы даже вместе кое-куда прокатимся. И если ты сейчас закричишь, – предупреждает меня металлическим голосом, считывая мои намерения, – твой ребенок пострадает.
– Никуда я с тобой не поеду! – отрезаю, а сама захлебываюсь волнением, снова отступая на пару шагов назад. К спасительному выходу. И дикий страх за малютку клокочет в груди. Но пока я совершенно не представляю, что мне делать. Потому что весь вид Славы буквально вопит о том, что он ни перед чем не остановится, и точно не шутит. – Мне сейчас надо кормить ребенка! Нам надо домой!
– Потерпит, – отрезает, приближаясь ко мне и грубо хватая за предплечье. – Сейчас ты поедешь со мной. Молча, спокойно. Добровольно. Отпустишь охрану. А с сыном…с ним мы позже разберемся.
Мы выходим в коридор, и охрана мигом становится в стойку, преграждая нам путь.
– В сторону отошли! – тихо рычит Слава, чтобы не привлекать к нам лишнего внимания, а охрана переводит взгляд на меня. – Иначе пострадает ребенок. Отошли, я сказал!
Я слабо киваю, внутри вся умирая от страха, надеясь, что охрана поедет за нами и все же сможет дозвониться до Тимура и все ему доложить. Меня неконтролируемо трясет, а перед глазами периодически темнеет от эмоционального напряжения. Но я буквально умоляю свой организм не отключаться, потому что кто иначе защитит моего малыша?!
Слава выводит меня на парковку, Арслан все время хнычет, чувствуя, что мама на взводе, и я качаю его, отчаянно обнимая и шепча, чтобы немного потерпел. Непонятно, как отреагирует неадекватный Слава, если сын расплачется в голос. Его слова «с сыном разберемся позже» так и не выходят из головы, а подсознание подкидывает картинки одну страшнее другой. И от каждой хочется выть в голос и звать на помощь…
Мстислав сажает меня на заднее сидение, отбирает теелфон, буквально вырывая его из моих рук, а сам садится за руль и резко трогается с места.
Какое-то время мы едем молча, я не узнаю этот маршрут, и понятия не имею, куда нас везет этот безумец, и чего стоит от него ожидать.
– Зачем я тебе? – вопрос все же вырывается, потому что сидеть в неизвестности нет сил. Арслан пригрелся и немного затих, причмокивая губами. За этого крошку я переживаю куда больше, чем за себя. Только бы с малышом все было хорошо…
– Давно тебя хочу, – и снова безумная улыбка на губах, которая не предвещает ничего хорошего. – С самого первого дня. Все ждал, когда тебе помогут избавиться от ребенка, но он зараза живучий, а ты – упрямая.
Его слова – как пощечина, бьют наотмашь и по больному. Значит, и он причастен к тому кошмару, который мне пришлось пережить, когда я могла собственноручно избавиться от ребенка! Мерзавец!
– Ты – псих!
– Да, я – псих! – орет на весь салон так, что вздрагиваю, а Арслан разражается громким плачем. – Скажи спасибо своему Кадырову!
Я перестаю обращать внимание на слова Славы и концентрируюсь на малыше, поглаживая и шепча ему ласковые слова, чтобы успокоить его. Прижимаю незаметно к груди, и немного расстегиваю потайной замок на толстовке, чтобы покормить малыша. Мстислав может катиться к черту, но я не позволю ему морить моего ребенка голодом!
Но Слава не обращает внимания на мои действия и продолжает, заставляя меня слушать весь тот ужас, который он приготовил для нас. И от его слов стынет кровь в жилах, потому что сказаны они с твердой уверенностью:
– С самого первого дня мечтаю трахнуть женщину близкого друга. И разрушить его жизнь. Снова. И снова! И снова!! Буду отбирать все, что ему дорого! Тебе просто не повезло связаться с Кадыровым, Эмма.
Мы выехали на загородную трассу, но довольно быстро сворачиваем на проселочную дорогу, и Слава паркуется у высокого каменного забора. Он выходит из автомобиля, а я сильнее прижимаю к себе уснувшего Арслана. Мне страшно, ноги и руки меня не слушаются, я не хочу никуда идти со Славой, потому что подсознательно знаю: ничего хорошего меня там не ждет.
– Выходи, – Мстислав резко распахивает дверь и сверлит меня взглядом в ожидании, когда я покину автомобиль.
– Пожалуйста, не надо, Слава…
– Выходи! Лучше сама. Если выволоку я, будет хуже.
На ватных ногах я все же ступаю на землю и слегка покачиваюсь, но Слава и не думает мне помогать.
– Иди к дому, – толкает меня к тропинке, ведущей к калитке. Я не осматриваюсь по сторонам, не ищу пути выхода, потому что понимаю, что мне не сбежать от этого психа с ребенком на руках. Остается надеяться на чудо и…на Тимура, которому я не дозвонилась. Еще на охрану, потому что я не думаю, что люди, приставленные к нам с Арсланом, просто позволили нам уйти. Наверняка у них есть инструкции по этому поводу.
Я осторожно перебираю ногами, глядя на спящего сына. Он придает мне сил, чтобы защитить нас, насколько это возможно, и не позволяет овладеть панике моим сознанием.
Слава открывает входную дверь одноэтажного дома и пропускает меня вперед. Бегло оглядываюсь по сторонам, отмечая, что тут давно никто не живет: в доме холодно, и воздух спертый, но обстановка когда-то была очень даже милой.
– Это дом моих родителей, – зачем-то поясняет Слава, проходя за мной в гостиную. – Но они тут давно не живут. Знаешь, почему?
Последние слова Мстислав буквально рычит, и я невольно отшатываюсь назад. Он меня здорово пугает, и блеск в его глазах говорит, что этот мужчина не в себе.
– Знаешь?!
Отрицательно мотаю головой, всхлипывая. Меня уже неконтролируемо трясет, и отнюдь не от холода.
– Потому что они умерли, – и снова его тон будничный, даже
