— Он вам не поверит. Клайм ни за что не поверит в это.
— Думаешь, знаешь моего сына лучше меня? Думаешь, пару раз легла под него и уже можешь диктовать правила? Думаешь, кому-то нужен твой никчемный ребенок? Я никогда не позволю случиться тому, чтобы в моем роде появился отпрыск от такой как ты.
После этих ужасных слов, которые оглушили меня на несколько долгих секунд, Дилан кивнул своему другу и я не заметила, как мужчина в халате оказался рядом со шприцем в руках. Когда в мое плечо вонзилась острая игла, и я пришла в себя, то стала вновь вырваться и кричать, пытаясь вырвать из своей кожи шприц со снотворным. Громко, с надрывом, как затравленный зверь, которому открыли клетку и выпустили на свободу. Я кричала до хрипа и боли в горле. Плакала, плакала, плакала. А рваные шрамы на сердце горели огнем.
— Тише, девочка, все пройдет быстро, — с каким-то сочувствием в голосе говорил доктор, придерживая меня за плечи.
— Моя мама никогда вам этого не простит… — я смотрела на лицо Дилана. В тот момент, когда снотворное подействовало, мышцы перестали меня слушаться, а глаза стали закрываться, я произнесла эту фразу. И последнее, что я видела — это как мистер Бейкер дернулся, его лицо стало испуганным, и глаза наполнились болью.
***
Я видела свою маму. Она стояла в кромешной темноте и содрогалась в рыданиях. Сначала она стояла ко мне спиной и я видела лишь то, как дрожит ее спина и длинные темные волосы падают на лопатки. Я пыталась дойти до нее, но не могу сдвинуться места, меня будто приковали невидимыми цепями к полу. Пыталась докричаться, а голоса не было, будто я была немая. А потом мама развернулась. И на ее руках был младенец. Маленький мальчик с черными, как уголь, волосами и яркими желтоватыми глазами, до боли знакомыми. Мама прижимала его к своей груди, плакала навзрыд и продолжала гладить его по маленькой спинке и целовать в крохотный лобик.
— Не переживай, доченька. Я здесь позабочусь о нем.
В груди стало так невыносимо больно, словно мое сердце заживо пронзили острым кинжалом. В этот момент я поняла, что это мой сын. Мама держала на руках моего не родившегося ребенка.
***
В сознание я вернулась резко. Первое время, когда я смогла открыть глаза, долго лежала и смотрела на яркие потолочные лампочки, которые своим резким светом давили на зрение. Я ярко чувствовала запах спирта и хлора. Эти запахи начали раздражать рецепторы и я, нахмурившись, повернула вбок голову. Локтевой сгиб моей руки залеплен большим белым пластырем, и это место терпимо покалывало. Когда сознание начало потихоньку возвращаться ко мне, в голове медленно стали всплывать события вчерашнего дня.
Я резко вскочила и села на кровать. Голову сразу же пронзила острая боль, которая родилась в лобовой части и начинала переходить в затылок. Я зарылась пальцами в волосы и опустила голову вниз.
Надежда убивает без оружия. Словно змея обматывает шею и начинает душить. Ты задыхаешься, хватаешь воздух посиневшими губами, но все равно веришь, что все измениться. Что все будет хорошо.
Чушь собачья.
С этими мыслями я подползла к краю кровати и медленно опустила свои босые ноги на холодный кафельный пол. Голова кружилась так, словно я только что слезла с адского аттракциона. Сколько же снотворного мне вкололи? Белая больничная рубашка задралась до середины бедра, зацепившись за угол прикроватной тумбы. Я кладу руки на свой живот и понимаю, что там пусто. Моего ребенка больше нет. Это трудно объяснить, он ведь был совсем крошечный, но я больше его не чувствую.
Как бы я хотела заплакать, облегчить свое состояние, но…Слез больше нет. Осталась лишь сухая и непрекращающаяся боль в сердце, шрамы которой не заживут никогда. Ты всегда надеешься на лучшее, ожидаешь, что рано или поздно высшие силы вознаградят тебя за преодоленные трудности. Ждешь, ждешь и ждешь. И ничего не происходит. И тогда ты, совсем отчаявшись, поднимаешь голову к небу и шевелишь высохшими губами: за что?
Нужно уходить. Нужно попытаться уйти. Ноги еле держат, голова идет кругом, а постоянные порывы тошноты не прекращаются. Но мне нужно уходить. Нужно найти Клайма и все ему рассказать.
Стоило мне положить ладонь на железную серую ручку двери, как она тут же распахивается и на пороге появляется человек, которого я буду ненавидеть всю оставшуюся жизнь.
— Все закончилось, — Дилан Бейкер наступает на меня, заставляя вернуться в комнату. — Ты проиграла в этой неравной битве.
Я не могу говорить. Сил нет даже распахнуть губы.
— Сейчас мы вернемся в дом, ты соберешь свои вещи и навсегда уедешь из Калифорнии, — совершенно спокойно и ровно. Мистер Бейкер протягивает мне толстый конверт с деньгами. — Этого будет достаточно, чтобы ты смогла начать новую жизнь. А еще там несколько десятков тысяч в знак моральной компенсации. Возвращайся в свою Луизиану, или куда ты там хотела. Мне плевать. И никогда, слышишь, никогда не возвращайся в Лос-Анджелес. В следующий раз это может обернуться для тебя более страшными последствиями. Теперь ты знаешь, на что я способен.
***
— Что вы с ней сделали, а? Куда вы ее дели, тираны? — Бетти Уильямс крестная мать Риты и по совместительству горничная дома Бейкеров, впервые за свою долгую жизнь вышла из себя. Она не была такой, даже когда ее школьная любовь танцевала с другой девушкой на выпускном балу, даже когда умерла ее мать и даже тогда, когда она похоронила свою подругу. Пухлые пальчики Бетти вцепились в идеально выглаженный ворот белоснежной рубашки Сандры Бейкер, и начали сжимать ткань так, словно она скоро ее разорвет. — Куда вы дели мою девочку?!
— Сумасшедшая! Отпусти меня немедленно! — Сандра Бейкер, деловитая и горделивая женщина, возмущенная такой вольностью от своего прислуги, ошарашенно раскрывает глаза и выгибает тонко выщипленную бровь.
— Я задушу вас голыми руками, Сандра, если вы не скажете, что сделали с Ритой!
— Я сейчас охрану позову, сумасшедшая!
Этим утром Бетти как всегда встала в пять часов утра, быстро позавтракала и побежала накрывать на стол для семейства Бейкеров. Женщина любила эту работу, хоть временами и удивлялась снобизму своих богатых хозяев. Бетти проработала в этом доме больше десяти лет, ее устраивала стабильная заработная плата и комфортные условия работы. А еще женщина помнила, что вечером к ней должна была прийти Рита и рассказать одну важную новость. Только вот девушка не пришла. И всю ночь Бетти Уильямс не могла уснуть, предчувствуя что-то неладное. И только когда она вошла в комнату крестницы, не застала ее в кровати и наткнулась на пустые полки, ее сердце предательски упало куда-то в пятки. Словно ураган, маленькая женщина вылетела на первый этаж и увидела, как Сандра стоит у окна, что-то внимательно высматривает и нервно теребит фамильный жемчуг на шее. А еще Бетти увидела чемоданы Риты у самых дверей дома. И тогда она все поняла: произошло что-то ужасное.
— Я тебя увольняю, деревенская хабалка! — Сандра дергается назад, когда Бетти отпускает ее одежду. Некогда вылизанная до ниточки хозяйка дома выглядит испуганной и потрепанной. — Пошла вон из моего дома!
— Успокойтесь. Я сама ухожу! — Бетти никогда не отличалась вольностью характера, но сейчас в ней проснулось новое «я» и она демонстративно сорвала фартук со своей талии, отбросила белую ткань на пол и горделиво задрала нос. — Вы ведь не сможете без прислуги! Вы взрослая и здоровая женщина, а не умеете даже картошку чистить.
Впервые в своей жизни Бетти позволила себе высказать всю правду в лицо свой хозяйки. Да еще с уверенным тоном в голосе. Зрачки Сандры расширяются, и женщина уже собирается вылить весь свой гнев на несчастную горничную, как внезапно дверь гостиной распахивается, и на пороге появляются двое людей. Их появление стало неожиданностью для всех, от чего две совершенно разные женщины ахают и теряют дар речи.
На пороге дома стоит высокий и статный мужчина в слегка помятом костюме, что очень не свойственно ему, и заметной синевой под глазами. Его стальной взгляд скачет от одного женского лица к другому, кажется, он хочет спросить, какого черта тут происходит, но не предпринимает никаких попыток. Но больше внимания привлекает щупленькая и бледная девушка рядом с ним. Брюнетка поднимает стеклянные темные глаза и всматривается в лицо Бетти. Рита едва держится на ногах, из-за чего она одной рукой придерживается за дверной косяк. Ее лицо бледное, как первый снег, глаза красные, и в них плещется вселенская обида и боль.
