Девушек тоже было легко бросать. Их слезы меня не трогали. Они признавались мне в любви, прямым текстом говорили, что хотят за меня замуж, всячески старались мне угодить: и на кухне, и в постели. А у меня было полное безразличие. Как только одна надоедала, менял на другую.
Мне нравилось так жить. Воспоминания об Арине никуда не ушли, но они сидели где-то очень глубоко. Психиатр помогла засунуть их в сундук, закрыть на десять замков и закопать в глубокую яму. Чтобы воспоминания ненароком не выпрыгнули оттуда и не сделали меня снова обычным человеком, я раз в год ходил на сеансы к этому психиатру.
У меня была четко налаженная и распланированная жизнь, в которой не было места чувствам. Пока я опять не повстречал Арину.
После психушки я перестал следить за ее жизнью и знать не знал, где она работает и чем занимается. Поэтому встреча с Ариной была сродни атомному взрыву. Меня разнесло на мелкие ошмётки и размазало по стенам. Налаженная за семь лет жизнь рухнула в один миг.
Потом был долгий период, когда я сам не знал, что испытываю к Арине. С одной стороны, я мог легко взаимодействовать с ней по работе и видеть в ее лице лишь подчиненную. А с другой, меня выворачивало наизнанку каждый раз, когда я смотрел на обручальное кольцо на ее безымянном пальце.
Та самая боль возвращалась. Она разъедала меня изнутри, словно кислота. Внутренности скручивало при одной мысли о том, что Арина не моя. Она приходила ко мне в кабинет, мы говорили о делах, а внутри у меня творился ад. Ее взгляд, голос, улыбка, жесты… Ничего не изменилось. Это была моя Арина, которую я знал с детства, любил больше жизни и которая собственноручно вонзила мне в грудь острый клинок.
Настоящая сила рождается в голове. Именно мозг управляет сердцем, а не наоборот. Поэтому я решил не увольнять Арину только из-за нашего прошлого, а дать ей испытательный срок. Подумал, если она его честно пройдёт — останется в компании.
Эта тренировка моей собственной силы воли оказалась сродни мазохизму семь лет назад, из-за которого я попал в психушку. Почти ежедневно видеть Арину, разговаривать с ней, слышать ее голос, смех, чувствовать рядом — было убийством. Ее обручальное кольцо мельтешило перед глазами, действовало на нервы, не давало спокойно жить.
Несмотря на безусловную адскую боль, которую я испытывал ежедневно после встречи с Ариной, я не мог понять своих настоящих чувств к ней. Продолжаю ли я ее любить? Или это просто так ранят воспоминания?
В какой-то момент я понял, что у Арины все не так уж и хорошо с мужем. Она часто была на совещаниях грустной или вовсе заплаканной. Да и в целом не походила на счастливую девушку. Еще мне не давало покоя, что у них нет детей. Сказки про чайлдфри Арина пусть рассказывает кому-нибудь другому, а не мне, человеку, который знает ее вдоль и поперёк.
Я решил проверить свои чувства к Арине. Тем более она сама проявила инициативу на дне рождения Марининого мужа. Целовать Арину было так же сладко, как есть шоколад. Я забылся, растворился в ней. Вернулся в самые счастливые дни своей жизни, когда Арина была моей. На минуту создалось ощущение, что не было этих семи лет бесчувственной мертвой жизни.
Больше не оставалось сомнений, я по-прежнему люблю ее. Так же сильно, отчаянно, безрассудно, как раньше. Но умом понимал: эта любовь губительна для меня. Она не несёт в себе добра, только разрушение. Снова сотрёт меня до основания.
Я принял волевое решение не быть с Ариной. Заставил себя отвергнуть ее. Мозг не должен позволять сердцу управлять жизнью. Ничего хорошего из этого не выйдет. И этим решением я сам себе приготовил новый кипящий котёл.
Семь лет упорной работы по заколачиванию чувств к Арине глубоко в сундук пошли насмарку. Я просыпался с мыслью об Арине и засыпал так же с мыслью о ней. Казалось, руки до сих пор помнят прикосновения к ее коже и к ее волосам, губы помнят ее поцелуи. Меня снова рвало на части. Но хотя бы она ушла в отпуск, и я не встречал ее в компании. Хоть чуть-чуть, но легче.
Новость о беременности стала спасением и наказанием одновременно. Умом я по-прежнему не хотел быть с Ариной, но с каждым днем становилось все сложнее и сложнее контролировать себя рядом с ней. Я люблю Арину, она носит моего ребенка — это ли не повод перешагнуть через прошлое? Это ли не повод воскреснуть? Это ли не повод наконец перестать испытывать былую боль?
И я сдался. Мозг проиграл в битве с сердцем. Я обнимал Арину, прижимал к себе, гладил и целовал живот, не выпускал ее руку из своей. Сближался с ней постепенно, привыкал к ее присутствию в моей жизни. Другие девушки больше меня не интересовали. Все свободное время я стремился проводить с Ариной. Былая боль еще давала о себе знать, но с каждым днем все меньше и меньше.
А сейчас я стою в коридоре медицинского центра, врач что-то говорит мне, а я не слышу его слов. Я не слышу ничего после фразы: «Не удалось спасти плод».
Я полагал, что умер, когда Арина ушла от меня к другому? О, нет, как же я заблуждался. Я умер сейчас. В то самое мгновение, когда мне сообщили о потере моего ребенка.
Самую большую боль нам причиняют только любимые люди.
Так мы думаем, пока не сталкиваемся с другой болью. Ее не причиняет кто-то конкретный, она просто настигает тебя в один момент и убивает. Эту боль посылает нам кто-то свыше. Хрен его знает, с какой целью. Некоторые люди называют такую боль словом «испытание».
Когда это с тобой происходит, вся боль, которую испытывал ранее, меркнет. Она уже кажется чем-то незначительным, несущественным. Даже удивляешься, как мог страдать из-за неё. Ведь та боль из прошлого и близко не сравнится с этой.
«Прости, я полюбила другого» — ничто по сравнению со словами «Не удалось спасти плод».
Они ещё так бездушно говорят… «Плод»… Как будто у него не билось сердце.
— Где Арина? — еле выдавливаю из себя.
— В реанимации.
— К ней можно?
— Она просила не пускать посетителей.
Не хочет никого видеть. Я ее понимаю, хотя все душой сейчас тянусь к ней.
Из медицинского центра я выхожу живым трупом. Смотрю прямо перед собой и ничего не вижу. Глаза застилает пелена. Где-то на задворках сознания крутится мысль засудить нахрен весь этот медицинский центр вместе с врачами. Куда они смотрели? Почему допустили выкидыш? А потом думаю: что это изменит? Уже ничего не вернуть.
На следующий день главврач докладывает, что Арина самопроизвольно покинула центр, даже не забрав вещи. Аринина мама говорит, что она закрылась в своей комнате и никого не пускает.
Я незамедлительно еду к ней. Увидеть Арину необходимо как воздух. У нас теперь общая боль, одна на двоих. И спасаться от неё мы должны вместе.
— Арина, открой, — прошу, стоя за дверью ее комнаты.
Не открывает и не отвечает.
— Арина, я прошу тебя, открой, — приваливаюсь лбом к дереву.
Снова тишина.
— Арина, пожалуйста… — обреченно скулю. — Я умоляю тебя, открой.
В ответ мне молчание.
— Я не уйду, слышишь? Никогда не уйду.
Я так и стою, привалившись к двери Арининой комнаты. Боль душит. Она въелась под кожу и разъедает все на своем пути.
Не знаю, сколько проходит времени. Меня приводит в чувство щелкнувший замок. Дверь приоткрывается, являя моему взору Арину в полумраке комнаты. Она стоит бледная как простыня, обхватив себя за плечи. Я медленно прохожу в спальню, не сводя с Арины глаз. Когда дверь за мной закрывается, она выкрикивает истерично:
— Зачем ты пришел? Убирайся!
— Я пришел к тебе.
Арина еле стоит на ногах. Я и сам такой же. Не спал ни минуты, не съел ни крошки, не выпил ни глотка воды. Каким-то образом организм ещё продолжает жизнедеятельность, сердце зачем-то качает кровь.
— Не надо ко мне приходить! Я же не нужна тебе! Убирайся!
Она громко всхлипывает, сгибается пополам и закрывает лицо ладонями. Срывается на истошный обреченный плач. Я подхожу к Арине и поднимаю ее за плечи. Она принимается колотить меня кулаками в грудь, громко рыдая. Я даю Арине выплеснуть скопившуюся боль, потому что знаю, как тяжело держать ее в себе. Когда силы покидают Арину и она обмякает в моих руках, я крепко прижимаю ее к себе.
