— Останься еще на неделю, — умоляла Кэтрин. — Или на две.
— Я не могу.
— Пожалуйста? У меня уже есть рождественский подарок для тебя. Просто останься до тех пор.
Она не хотела упрощать мне задачу. За время моего пребывания здесь наша дружба расцвела, и я буду ужасно скучать по ней. Я искренне надеялась, что наши отношения не закончатся.
— Я буду скучать по тебе. — Я притянула ее в объятия и крепко сжала.
Мы стояли посреди ее кабинета. Я застала ее за рабочим столом, как всегда, работающей с улыбкой на лице.
Я завидовала этому и многому другому. Но я была так рада за нее. Я была рада, что она нашла свое место.
— Звони мне, — сказала я. — А я буду звонить тебе. Я не хочу потерять тебя снова.
— Не потеряешь. — Она крепче сжала меня в объятиях. — Что случилось, Джемма? Почему ты уезжаешь? Ты казалась счастливой.
Я была счастливой.
Но я не собиралась вмешиваться в жизнь Истона. Особенно если он не собирался просить меня остаться.
Прошлой ночью я снова почувствовала себя шестнадцатилетней. Когда я покидала дом моей матери, она была там. Наблюдала. Она сидела на диване в гостиной и молча смотрела, как я выхожу за дверь.
Я проплакала десять кварталов, зная, что она не побежит за мной.
Эта боль была ничем по сравнению с заявлением Истона, что он не будет умолять меня остаться.
Но я думала не об этом. Не сейчас.
Моим приоритетом было отправиться в путь и вести машину.
Возможно, когда-нибудь я не буду чувствовать себя такой потерянной. Может быть, однажды я ступлю в то место, где мне суждено быть, и буду знать, что оно мое. Может быть, я наконец усмирю неуемную энергию, которая бурлит в моих венах.
— Мне нужно идти. — Я отпустила Кэтрин и сморгнула подступившие слезы. — У тебя есть мой номер телефона.
Она кивнула, вытирая глаза.
— Ты вернешься?
— Когда-нибудь. — Может быть.
Но только тогда, когда смогу смириться с мыслью о том, что снова увижу Истона.
До этого я планировала пригласить Кэтрин в поездку с Бенджамином на Бали. Я увезла бы ее куда-нибудь, пока не наберусь смелости вернуться. Пока я не наберусь сил встретиться с Истоном лицом к лицу, зная, что, когда я уйду отсюда сегодня, он никогда меня не простит.
— Береги себя.
Она грустно улыбнулась мне.
— Ты тоже.
Я повернулась и поспешила из ее кабинета, пока она не увидела моих непролитых слез. Затем я вышла на улицу и направилась к «Кадиллаку», припаркованному перед домом.
Я пыталась найти Кэрол и Лидди раньше, но они уехали в Миссулу за покупками в «Черную пятницу», поэтому я оставила им записку. Они, наверное, возненавидят меня за эту записку, но это было лучше, чем не попрощаться вообще.
Когда я забралась внутрь, в «Кадиллаке» было тепло, сиденья нагрелись на утреннем солнце. Я все равно включила обогрев, когда заводила двигатель, чувствуя такой сильный холод, что сомневалась, что смогу согреться еще сотню миль.
Черт возьми. Почему? Я даже не была уверена, почему спрашивала. Почему я была такой? Почему жизнь была такой тяжелой? Почему он не любил меня? Просто… почему?
Мой подбородок задрожал, и я сделала несколько коротких вдохов, но это было бесполезно. Слезы хлынули потоком, и мир расплылся перед глазами, пока я плакала, уткнувшись в руль.
Что со мной было не так? Почему я уезжала?
Потому что я в ужасе.
Ответ пришел незамедлительно. Это время в Монтане пробудило меня. Я снова чувствовала. Я жила. Я влюбилась.
И я испугалась, что все пойдет прахом.
Если я решу остаться и все здесь рухнет, это уничтожит меня.
Сработал инстинкт самосохранения, и, глупые это привычки или нет, но от них трудно избавиться. Я заботилась о себе — полагалась на себя, защищала себя — долгое, долгое время.
Я насухо вытерла лицо, смывая макияж, который нанесла утром, вместе со слезами, затем сделала глубокий вдох, села прямо и дала задний ход.
Дорога была припорошена снегом, выпавшим прошлой ночью. На тропинке виднелась только одна цепочка следов, вероятно, от Кэрол и Лидди. Прежде чем успела остановиться, я взглянула в зеркало заднего вида и увидела, что лодж становится все меньше вдали. Затем я свернула за поворот, и он исчез за высокой стеной вечнозеленых растений.
Я поднесла руку к груди и потерла ее, пытаясь унять боль.
Я прибавила скорость. Заснеженные дороги или нет, но пришло время сорвать повязку и убраться к черту с территории Гриров.
Когда я набрала скорость, позади меня взметнулся снежный вихрь, и впереди показалось шоссе. Давление в груди было почти невыносимым, но я дышала, держась обеими руками за руль.
Затем мое внимание привлекла черная полоса.
Я моргнула, раз, другой, и попыталась осмыслить увиденное.
Там был человек на лошади, мчавшийся вдоль забора из колючей проволоки, окаймлявшего шоссе. Он летел.
Я ахнула, прижав руку ко рту, когда сняла ногу с педали газа.
Пазл мчался во весь опор, вытянув ноги перед собой, словно в галопе. А Истон, сидя у него на спине, двигался с такой плавной грацией, это было так потрясающе красиво, что я едва заметила, как полностью остановила «Кадиллак».
Истон свернул на дорогу, но не сбавил темпа. Он не замедлил шага, пока не оказался достаточно близко, чтобы я могла разглядеть его раскрасневшиеся щеки, учащенное дыхание и то, что на нем не было куртки.
Он спрыгнул с Пазла, животное дышало так же тяжело, как и его хозяин, и, пока лошадь стояла в ожидании, Истон подошел к «Кадиллаку» и распахнул дверцу.
Его лицо было грозным. Глаза метали молнии.
Он был в ярости. Фантастика.
Он остановил меня, наверное, потому, что я украла его рубашку.
Истон ткнул большим пальцем себе за плечо.
— Вон.
Ладно, он не в ярости. Он убийственно зол.
Я вышла из машины, наблюдая, как он упер руки в бока и сделал несколько глубоких вдохов.
Истон сорвал с головы ковбойскую шляпу и бросил ее на землю. На висках у него выступил пот, а температура была ниже нуля.
— Где твоя куртка?
За этот вопрос я получила ледяной взгляд.
— Я видел тебя на парковке. Ты плакала.
— Ой. — Мне следовало отъехать подальше, чтобы скрыть свои слезы. — И что?
Он провел рукой по волосам.
— Я больше месяца ждал, пока ты поймешь это. А ты все еще не поняла.
— Что именно? — Что я не нужна ему настолько, чтобы он попросил меня остаться?
Он подошел на шаг ближе, и я
