Глава 30
— Брр! — выбравшись из воды, Лика снова покрылась мурашками и наскоро вытерлась полотенцем. Оделась в чистое и улыбнулась прыгающим по веткам ивы пичугам. Вот кого уж точно не тревожат никакие не прошеные мысли. Она так и не придумала, что скажет Алексею. Да и нужно ли будет что-то говорить? Вдруг он вообще не захочет её видеть? Хотя, с чего бы?
С тревогой в душе и мыслями, вразнобой скачущими в голове, Лика поднялась по тропинке к жилищу Селимы. В тесном дворике было чисто и пусто, если не считать привязанную у плетня козу. Та недоверчиво покосилась на женщину и, перетаптываясь, постаралась отодвинуться от нее подальше.
— Да, не бойся меня. Я не за молоком к тебе пришла. А где хозяйка? — спросила Анжелика у козы, поставив рядом с ней пустое ведро, и положила на невысокую скамью пакет со своими вещами. Не особо рассчитывая на ответ, женщина огляделась и сделала пару шагов по направлению к хижине. Из-за полога, прикрывающего вход, вдруг раздался пронзительный плач младенца. Лика остановилась в нерешительности, а потом все-таки вошла в жилище. Глаза с непривычки какое-то время отказывались видеть, а потом в рассеянном свете хижины, она увидела парнишку, который приносил им с Сашкой ужин. Он держал на руках орущий сверток и пытался успокоить малыша, потом переложил его в люльку.
— А-а-а! Спи-и-и! — качал парнишка кроху, но тот отчего-то кричал все сильнее.
— Можно мне? — робко спросила Лика, дотронувшись рукой до плеча паренька. Тот вздрогнул, встретился с ней взглядом, узнал.
— А, это вы? А умеете?
— Попробую, — пожала женщина плечами, поднимая младенца на руки и прижимая к себе, — Чи-чи-чи…
Малыш замолчал, посмотрел на нее внимательно большими, черными глазенками. Лика подхватила чистую пеленку и накрыла ею кроху, подвернула под него и чуть-чуть прижала к себе.
— Ой, замолчал, — улыбнулся паренек.
— А почему он так плакал?
— Да я-то почем знаю?! Проснулся, как всегда, покушал, сделал все свои дела, — указал парнишка головой на использованную пеленку, — И давай кричать. Никак не хотел успокаиваться.
— Ну, и что мы плакали, маленький? Все хорошо ведь, правда? — заговорила Лика с малышом, — Ну? Ох, ты и разбойник. Всех тут строишь, да? Ну-ну, не хмурься, не надо, мой хороший. Мы, наверное, спать хотим? Вон, как зеваем, — улыбнулась Лика, легонько покачивая ребенка.
— Хорошо у вас получается. Может, вы с ним немножко посидите? А я скоро приду, а? — спросил шепотом паренек, заглядывая через её плечо на малыша.
— Я? Ой, я даже… не знаю, — растерялась Лика. — А ты куда?
— Я тут выйду ненадолго и вернусь, — заверил тот женщину, подхватил пеленку и направился к выходу.
— Эй, подожди, как тебя…
— Хасан, — обернулся он.
— Хасан, ты мне бутылочку и соску для него оставь. Вдруг он пить захочет?
— Соска в люльке, а вода вон на стуле, — ответил паренек и выбежал во двор.
— Наверное, и правда, куда — то спешит твой Хасан, — подмигнула Лика младенцу, который совсем притих у нее на руках, — Ну, что, будем спать или ты еще погулять хочешь?
Малыш нахмурился и снова заголосил.
— Ой, какой ты у меня строгий. Ну-ну…спать, так спать. Чи-чи-чи…., - покачивая на руках кричащего младенца, Лика пыталась вспомнить хоть какую-то колыбельную. Она отыскала в люльке пустышку и, ополоснув в чайнике, вставила её в ротик ребенку. Тот успокоился, но все еще продолжал хмуриться.
— Что же тебе спеть-то? А, вспомнила! Слушай: пе-ла мышка песню в нор-ке, спи, мышонок, за-мол-чи! Дам те-бе я хлеб-ной корки…. чи-чи-чи! — качала Лика ребенка, прохаживаясь по комнате, а малыш успокаивался и засыпал, закрывая постепенно глазки, — Ля-ля-ля-ля…
Медленно напевая в такт покачиваниям одно и то же в разных вариациях, она добилась того, что младенец уснул, уткнувшись носиком в её футболку. Лика смотрела на это маленькое счастье, что сейчас спало на ее руках и такие противоречивые чувства раздирали собой её сердце.
"Лешин сынок, темные волосики — вьются, как у отца, а вот глаза совсем не его, а той другой женщины, что заменила ему меня. Почему? Господи, почему так несправедливо?! Почему этот малыш не мой?"
От сына Алексея пахло молоком и еще чем-то чужим, запахом его матери, той женщины, что дала ему жизнь. Цепкими пальчиками малыш ухватился за Ликиного дрозда. Чтобы освободить украшение, женщина осторожно погладила маленький, но крепкий кулачок ребенка, попробовала разжать пальчики. Они тут же ухватились за её указательный палец, крепко сдавили его. Лика почувствовала прилив нежности к этому крохотному существу, оставшемуся без мамы чуть ли не в первую же минуту своего появления на свет. Женщина вспомнила рассказ Селимы и поцеловала мальчика в лобик, прижала его к груди, как самое дорогое и самое хрупкое, что только может быть на свете.
Темный, пасмурный день, с утра обливающийся слезами дождя. Друзья засиделись в библиотеке, а потом, спускаясь на первый этаж, завели непростой разговор о жизни. Обсуждая судьбу Оливера Твиста и то, как нелегко ему приходилось без родителей. Они увлеклись и совсем забыли о Косте, а он вдруг замедлил ход и совсем остановился в пролете между этажами.
— Конан, ты чего? Идем! — обернулся к нему Шут, а потом и Лика с Люком.
— Мамка умерла, а папка без нее много пил, потом попал в аварию…, - почти прошептал Костя, каждое слово давалось ему будто с усилием, — а меня в дет. дом отдали. Бабка старенькая сильно, не разрешили с ней меня оставить, — рассказывал Костя ребятам, будто вскрывал больной мозоль. Со слезами в глазах и с сжатыми кулаками, делился о том, как остался без родителей, впервые раскрывал перед друзьями свою беду.
Лику и тогда поразила его боль, и сейчас вспоминая об этом, той же болью пронзало душу. Неужели и этот малыш вырастет без материнского тепла и заботы, как Костя?
Алексей, позволит ли он ей остаться рядом с ним и его сыном? А она? Сможет ли полюбить чужого ребенка, как своего собственного? — думая об этом Лика совсем не заметила, что в хижине они уже не одни.
***
Горний Доктор спешил повидаться с сыном. Во дворе он встретил Хасана. Тот медленно прохаживался, потягивался и жмурился на солнце.
— Антон, спит? — спросил Доктор, сам не понимая, отчего так сильно волнуется, до дрожи в руках.
— Наверное.
— Кто с ним? — въехал Горний во двор, повернулся к входу в хижину.
— Твой сын громко кричал, никак не хотел успокаиваться, а потом пришла женщина…
— К-какая женщина? — Доктор сжал подлокотники кресла с такой силой, что побелели костяшки на его руках.
