— Ну что ж, пусть будет пятнадцатое мая.
— Ну вот и умница, — сказал Малькольм, целуя ее.
— Теперь я вижу, что правы те, кто считает мужчин более сентиментальными, чем женщины, — сказала Джоселин, глубоко вдыхая холодный ночной воздух.
Малькольм промолчал и, засунув руки в карманы, стал взбираться по крутому склону каньона. Они направлялись к бельведеру, чтобы полюбоваться панорамой города. Тропа, ведущая вверх, освещалась электрическими фонарями. Рассеянный свет падал на растущие по бокам дорожки тюльпаны, бледно-желтые нарциссы и ирисы, делая их похожими на фосфоресцирующие сказочные цветы.
— Почему ты не предупредил меня заранее? — продолжала Джоселин. — К чему тогда все эти разговоры о незамедлительной и скромной свадьбе?
— Я уже объяснил тебе, что не имею привычки жить на чужие деньги, да и мне просто хотелось угодить Гоноре.
Малькольм всегда стремился расположить к себе окружающих, будь то продавец супермаркета, билетер в кинотеатре или кто-то другой. Он старался вызвать ответную улыбку у всех и ужасно расстраивался, если ему это не удавалось. Джоселин, обожавшая его, не замечала, сколько усилий прилагает ее жених к тому, чтобы нравиться всем без исключения.
— А ты подумал обо мне? Как-никак я твоя невеста.
— Похоже, природа не доставляет тебе удовольствия? — Малькольм развел руками, привлекая ее внимание к окружающей их красоте. — Забудь обо всем и наслаждайся прогулкой.
Зарплата молодых специалистов не позволяла им ходить по дорогим ресторанам, поэтому перед походом в кино они обедали либо дома, либо в дешевом мексиканском ресторане. Обида клокотала в душе Джоселин, и поэтому ее тон был особенно резким.
— Позволь мне сказать тебе правду: ты женишься не на мне, а на тех удовольствиях, которые получаешь, приходя в дом своего босса.
— На твоем месте я бы помолчал, Джоселин. Не выводи меня из терпения.
— Подумаешь, как страшно! — воскликнула Джоселин, на самом деле не на шутку испугавшись, что сделало ее тон еще более язвительным.
— Позволь мне высказать все, что я о тебе думаю. Ты без конца повторяешь, как тебе всегда хотелось иметь брата или сестру и как ты рад, что наконец приобретешь новую семью. Еще бы! Разве плохо быть членом семьи владельца большой международной компании? А ты не допускаешь мысли, что они не захотят принять тебя. Надо быть уж совсем дураком, чтобы пойти на такой шаг.
— Какая же ты дрянь!
— Если я дрянь, то зачем ты женишься на мне? — Сердце Джоселин содрогнулось от ужаса, но она уже не могла остановиться. — Хотя и так все ясно: ты женишься на этом доме, этом саде, на своем боссе и его жене.
Свет фонаря упал на лицо Малькольма, и Джоселин увидела, что его лоб покрылся холодным потом, в глазах горела ярость, руки сжались в кулаки. Вдруг рука его поднялась, и он нанес ей сильный удар в живот. В глазах Джоселин потемнело, и она упала на грядку с ирисами. Хватаясь за землю руками, она медленно поднялась.
Сильная боль пронзила ее, и, согнувшись пополам, она схватилась за живот. Из глаз хлынули слезы.
Из фильмов и книг Джоселин знала, что, когда мужчина, разозлившись, бьет женщину, он дает ей пощечину открытой ладонью. Малькольм нанес ей такой удар, словно она была его заклятым врагом. «Почему я не заткнулась? — спрашивала она себя. — Узнаю прежнюю Джоселин Силвандер. Теперь он возненавидит меня. К тому же он моложе… Все кончено…»
Держась за живот, Джоселин побрела к дому, чтобы укрыться в нем, как раненое животное укрывается в своей норе.
— Тебе очень больно? — спросил Малькольм. В его голосе звучали тревога и нежность.
Вытирая слезы, Джоселин спросила:
— Почему ты не сказал мне, что являешься чемпионом по боксу?
— Господи, Господи! — повторял Малькольм, забегая вперед и стараясь заглянуть ей в глаза. — Что я наделал! Скажи мне, как ты?
— Пока жива, — ответила Джоселин, распрямляясь, — но ты победил в неравном бою.
Малькольм привлек ее к себе, и Джоселин уткнулась ему в плечо, орошая слезами его синий пуловер — ее подарок к Рождеству.
— Господи, меня убить мало.
— Это будет стоить тебе двух лишних танго.
— Так ты простила меня? — прошептал он.
— Зачем ты спрашиваешь? Во всем виновата я сама. Я вела себя как последняя дрянь.
Они стояли, прижавшись лицом друг к другу. Внутри у Джоселин все болело.
— Нам лучше вернуться домой, — сказал он.
Она сделала шаг, и боль внутри дала о себе знать с новой силой.
— Дай мне хотя бы отдышаться. — До дому оставалось четверть мили по извилистой крутой тропе.
Морщась от боли, Джоселин опустилась на распиленный надвое ствол секвойи, служивший скамейкой. В темноте светились белые стволы берез. Малькольм обнял ее за плечи.
— Дело в том, что отец временами поколачивал меня и мать, и я привык к самообороне.
Джоселин удивленно посмотрела на него, но темнота скрывала выражение его лица.
Малькольм всегда с нежностью вспоминал свою покойную мать, а отца он просто боготворил. Мистер Пек научил сына играть в гольф, править яхтой, кататься на водных лыжах, быть предупредительным с женщинами. Малькольм часто с гордостью рассказывал, с каким вниманием слушали лекции отца по воспитанию молодежи в клубе бойскаутов, куда мальчики приходили вместе со своими родителями. Мистер Пек был лейтенантом военно-морских сил США. За личное мужество он не раз награждался орденами и медалями, которые в детстве так любил рассматривать его сын. За героизм, проявленный в битве за остров Мидуэй, мистер Пек был награжден Морским крестом.
— Я могу понять, что он бил сына, но как он мог бить свою жену? — спросила Джоселин.
— Это случалось нечасто, и на то были свои причины.
— Что за причины?
— Он очень уставал на работе. Течерсан, его начальник, воспользовавшись войной, выдвинул свою кандидатуру на пост вице-президента, а отец сделал все возможное, чтобы он провалился, и тогда этот сукин сын стал мстить ему.
Джоселин понимающе кивала головой, но здравый смысл подсказывал ей, что здесь что-то не так.
— Ты хочешь сказать, что, когда у твоего отца были неприятности на работе, он отыгрывался дома?
— Я не обвиняю его, но иногда бывало.
Она дотронулась до шрама на его губе и спросила:
— Это его работа?
Малькольм пожал плечами. Джоселин снова поцеловала бледный рубец.
— Как это случилось?
— Я не помню. Не береди мои раны. В то время отец был вне себя от злости, так как его штат был сокращен вдвое.
— Тебе накладывали швы?
