Уступая уговорам Эбенштейна, Жан охотно дважды сыграл на бис. Публика очень долго не расходилась и устроила Жану грандиозные овации. Все аплодировали, кричали, многие плакали, Жан вышел из зеленой комнаты со скрипкой в руках. Лицо его сияло от счастья. Он был олицетворением радости.
– Я хотел бы, чтобы мы были одни, – прошептал он Ирэн.
Его глаза горячей лаской обожгли ее губы. У дверей их ждала Эльга, с нею был Поль.
– Поздравляю! – сказала она Жану тоном самой искренней симпатии.
Эльга схватила руку Ирэн.
– Вы должны поехать с нами отпраздновать этот вечер, непременно должны!
Ирэн ожидала, что Жан откажется и они поедут домой; но он высвободил руку и сказал, улыбаясь:
– Поедем куда-нибудь повеселиться.
Он подбежал к Ирэн и, не дожидаясь ответа, усадил ее в автомобиль Гаммерштейнов.
– Мы с Гаммерштейном пройдемся пешком. Я дал шоферу адрес Кальгауз-кабаре.
Ирэн почувствовала горькое разочарование; впрочем, было так естественно, что он хотел отпраздновать свой успех. Но ведь он только что выражал желание провести этот вечер с ней вдвоем. Она повернулась к Эльге.
– Значит, Поль вернулся обратно?
– Да, он заехал за мной. Боже, какое мастерство, какая бездна чувства!
Откинувшись на подушки, она вздохнула:
– Даже Поль был взволнован. Он сказал, что Жан неподражаем.
Ирэн ненавидела ее за то, что она назвала его Жаном.
Автомобиль остановился у кабаре, около цирка Буша, довольно далеко от центра города. Это было модное злачное место, очень дорогое и фривольное. Помещение состояло из трех зал. Особая плата взималась за вход в каждую из них. В первой помещался невинный обыкновенный ресторан с прекрасным оркестром. Ирэн заняла столик.
– Пойдем лучше во вторую залу, там гораздо интереснее.
– Только не для меня.
– Не будь такой скромницей, – сказала Эльга, прищурив глаза и улыбаясь.
Вошли мужчины и заняли столик.
– Я ужасно проголодался! – воскликнул Жан. – Милая, разве ты не чувствуешь, что твой муж близок к смерти?
– Надо спасать твою жизнь, – ответила Ирэн, подзывая лакея.
– Когда имеешь дело с гением, приходится ухаживать за ним, как за ребенком, не правда ли? – спросила Эльга.
– Я смогу скоро купить автомобиль, – вдруг сказал Жан.
Он относился к успеху и деньгам, как ребенок. Эльга поощряла его болтовню. Поль любезно слушал. Все чокались с ним шампанским. Около двух часов они, наконец, кончили ужинать. Пока они у подъезда ждали своего автомобиля, из толпы вынырнул молодой человек. Ирэн узнала Эгона фон Рейса. Он очень странно выглядел, коротко говоря – был вдребезги пьян. Он вежливо поклонился Эльге и хлопнул Жана по плечу.
– Ну как, старина, все обедаете с чужими женами? – проговорил он, бессмысленно улыбаясь.
Ирэн посмотрела на Жана. Тот густо покраснел, взглянул на Эльгу и сейчас же отвернулся. Между ними выросла фигура Поля.
– Добрый вечер, фон Рейс.
Голос его был невозмутим. Фон Рейс тупо засмеялся.
– Ах уж эти музыканты! – сказал он и положил руку на плечо Полю. – Женщины не могут бороться с их чарами. Честное слово, даже замужние. Не правда ли, фрау Гаммерштейн?
Ирэн, не глядя на Жана, вышла на улицу. Голова у нее горела, было очень душно. Что-то коснулось ее руки. Она увидела около себя испуганное лицо Эльга.
– Не говори Полю, что Жан был у меня на обеде, – прошептала она, сжимая руку Ирэн маленькими тоненькими пальцами.
В этот момент раздался голос Поля:
– Виктуар и я пойдем пешком. Мы оба хотим освежиться.
Ирэн вдруг почувствовала, что не должна отпускать Жана. Неожиданное чувство страха превозмогло отчаяние и возмущение, охватившее ее.
– Нет, нет, – прозвучал ее голос отчетливо и ясно, – поезжайте оба с нами.
Поль сделал вид, что не слышит, и шофер захлопнул дверцу.
– Как это вышло глупо, – начала Эльга, принужденно смеясь. – Другие приглашенные в последнюю минуту не пришли. Ты знаешь, это часто случается и… – дальше последовал целый ряд бессвязных извинений.
Ирэн даже не старалась их слушать. Жан ей солгал, солгал сознательно. Эта мысль разрывала ей сердце. Солгал ради другой женщины, солгал ей.
– Ты не будешь затевать историю, не правда ли? – умоляюще спросила Эльга, когда автомобиль остановился у гостиницы. – Клянусь тебе, я только…
– Спокойной ночи, – прервала ее Ирэн и захлопнула дверцу.
Подымаясь по лестнице, она чувствовала, что ее колени дрожат. В их комнате ничего не изменилось, по-прежнему благоухали цветы… Белый галстук одиноко лежал на диване. Он был плохо завязан; Жан его снял перед уходом. Он ей солгал! Она машинально стала снимать перчатки. Все время прислушивалась, ожидая его шагов. Вот, наконец, это он. Скрипнула дверь. Он вошел. Она оцепенела, не в силах произнести слова. Казалось, солгала она сама, так стыдно было за него. Он должен рассказать ей все. Чиркнула спичка. Она обернулась. Жан закурил папиросу. На лице его появилась улыбка. Лицо было очень бледное, в глазах был испуг. Он перестал смеяться.
– Я могу поклясться тебе, что мне эта Гаммерштейн ни к черту не нужна. Она прямо меня преследовала. В этот вечер за обедом… – он замялся.
Ирэн ждала.
– Черт бы побрал всю эту историю! – воскликнул он. – И в такой день.
Он сел на диван и уставился на свои ботинки.
– Мы крупно поговорили с Гаммерштейном… он меня оскорбил… будет дуэль.
– Жан! – вскрикнула она. – Драться на дуэли из-за какого-то пустяка, из-за какого-то дурацкого обеда!.. Я… я… – Глаза их встретились.
– Почему ты не упрекаешь меня?
Он встал, не спуская с нее глаз; она видела, что губы его дрожат.
– Скоро будет мой второй концерт. Если я буду ранен, моя карьера кончена.
Наступило молчание, он продолжал взволнованно:
– Я солгал тебе, ты думаешь все время об этом?
Он подошел ближе и облокотился на стол. Она стояла к нему вполоборота. Протянув руку, он привлек ее к себе.
– Клянусь Богом, я люблю тебя! – проговорил он сдавленным голосом. – Какой я негодяй!
Ирэн повернулась к нему, она закрыла глаза. Ей хотелось спросить, как мог он ей солгать. Минуту назад ей казалось, что его ласки будут невыносимы, что ее возмущение сильнее всех других чувств, а сейчас ей стало ясно, что ей больше всего хочется простить его. Она протянула к нему руки. Когда он выпустил ее из объятий, его лицо было мокро от слез. Сидя рядом с ней, он долго рассказывал про Эльгу. Ирэн слушала. Она понимала больше, чем он мог сказать ей. Она узнала теперь его мелкое тщеславие, так часто свойственное большому дарованию. С болью в сердце она убедилась в том, что настойчивость не всегда означает силу.
