Не создавай искусственного дефицита в том, чего в достатке.
— То есть, что-то есть?
— Что-то есть, — на бедро ложится горячая ладонь и плавно скользит выше. Мур-мур-мур. Теперь я уже котик. Котик в овечьей шкурке? Овца, проглотившая котэ? Попахивает триллером. Но мне так прия-я-тно, что фиолетово. — Нашёл, — меня несильно тычут пальцем между шестым и седьмым ребром. — Говорил же, узнаю.
Ещё одна улыбка лезет без спроса.
— Не льсти. Без моего разрешения не узнал бы.
— Тут бы я поспорил, но не стану. Что это?
— А на что похоже?
— На звуковую дорожку.
— Она и есть.
Речь, разумеется, о татуировке. Маленькой и неприметной, расположившейся на боку левее от сердца так, что та практически всегда прикрыта. Даже если щеголять в купальнике.
— Полагаю, она что-то значит? Бесцельно малевать на себе — исключительно мой прикол.
— Конечно, значит. Это копия последнего аудиосообщения, которое мне прислал дед.
— Ого. И что в нём было?
Заканчиваю жмурки, встречаясь с Герой взглядом.
— Не задерживайся к ужину. Купи по дороге белого хлеба. Целую.
Михей смотрит на меня с такой непривычной… мягкостью, что внутри всё уже не ёкает, а трепыхается в конвульсиях. Органы устроили тусу с блэк-джеком и шлюхами? Или окуклившиеся гусеницы зашевелились, обещая превратиться в прекрасных бабочек? Лишь бы не в глистов.
— Купила хлеба?
— Купила.
— И к ужину не опоздала?
— Не опоздала.
— Умница.
— Бываю иногда. Встречный вопрос можно?
— Можно.
— История появления шрама.
— Совсем не мужественная, так что эпичного эпоса не получится.
— А скромненький стыдливый рассказ получится?
— В драке заработал. Давно.
— А говоришь, не мужественно. Не мужественно — это если б ты по синьке брился и чутка перестарался.
— Когда валяешься в луже и выплёвываешь молочные зубы пока тебя отпинывают вчетвером — тоже мало гордости.
— Ууу, за дело хоть?
— А хрен его знает. Дело мутное и давнее. Я тогда жиробасиной ходил, а, как водится, дети любят ковырнуть так, чтоб побольнее. Слово за слово, оскорбление за оскорблением, ну и забилась стрелка на заброшенной стройке. Очковал сильно, знал, что влетит, но прослыть главным трусом двора перспектива смотрелась ещё менее привлекательной.
— Ты был жиробасиком? Как мило. Не представляю тебя упитанной булочкой.
— Ничего милого. Зато тот случай стал отличной мотивацией. Беспомощность — мощный стимул что-то поменять.
— Ты тогда начал качаться?
— Не, это позже, для закрепления результата. А так мать на дзюдо отправила. Как швы сняли. Поняла, что иначе соплежуй вырастет.
— Дзюдо? Погодь, Тима тоже ж дзюдо вроде занимался. Помню, что-то такое говорил.
— Занимался. Мы в одной группе были.
— Так и познакомились?
— Скорешились, потом жизнь раскидала, но недавно случайно пересеклись, разговорились, ну и…
— И ты оказался здесь?
— И я оказался здесь.
— Жалеешь?
— Больше нет, чем да.
— Улавливаю нотки сомнений.
— Ну так сомневаться — это нормально. Кто не сомневается? А уж если речь идёт об отношениях… Знаешь, любовь вообще сродни аномалии. Каждый раз что-нибудь новое, никогда ничего не повторяется. Видимо, поэтому она пользуется такой популярностью.
— Фига завернул. Философ, блин. Я так не умею. Хотя… Могу тоже забабахать жизнеутверждающую истину с налётом на мудрость вековых поколений, хочешь?
— Давай.
— Не оставляй тарелку после гречки. Сперва замачивай.
Гера смотрит на меня… а потом начинает хохотать. Нет, не так. Ржать в голосину. Отвечаю, это первый его смех с момента нашего знакомства. И ему идёт ребяческая несерьёзность. Смотрится куда привлекательнее, чем постоянный угрюмый образ ворчуна.
Шутки шутками, но незатейливое использование в контексте темы “любофи” задевает просевшие струнки, эхом отстукивая в черепушке. Быть может, и сказано всё исключительно красного словца ради, но щупальца уже выпущены и хватаются за него с азартом.
— А говоришь, не умеешь, — сквозь утихающие смешки награждают меня пылким поцелуем, попутно перебираясь всей тушкой через меня.
— Далеко собрался?
— Покурить. И душ принять пока очередей нет.
О, это, кстати, мысль. До подъёма остался час. Ложиться уже бессмысленно, только хуже сделаешь, а воспользоваться возможностью не лишне. Иначе потом придётся чёрт знает сколько топтаться под дверью с зубной щеткой.
— Чеши. Потом я, — смывать с себя мужской запах не хочется, но реально освежиться не помешает.
— Можем вместе.
— Нет уж. Знаю я, чем все эти совместные бульканья заканчиваются.
— И чем?
— Обычно о "помыться" в итоге и забывается.
— Разве это плохо?
Неплохо, но я пока не готова ко второму раунду. Отяжелевшим тазовым мышцам и без того хана, уже ловится приход, а к обеду вообще хромать буду.
— Вали давай, хорош тереться, — спихиваю с себя довольного Михеева, решившего не заморачиваться и закуривающего прямо в комнате. У окна нараспашку и в чём матушка родила. Ух, а вид ничё, такие ягодицы… А спина… Девочки, несите тазик и слюноотсос. Решительность "сделать перерыв" медленно, но верно тает. Благо, не настаивают.
Докуривают и предупредительно напомнив, чтоб я не думала давать дёру, уходят, перекинув боксёры через плечо. Лол, надеюсь он ни на кого по дороге не напорется, иначе будет… неловкость.
Недолго лежу, с удовольствием впитывая слабый остаточный табачный дым и, не удержавшись от искушения, сама иду к окну, правда в отличие от Геры, немного приодевшись. Нудизм хорош в строго выверенных дозах.
На улице практически уже светло. И так тихо. Частный сектор спит, только птицы щебечут. Один чё-то орёт, другие активно подчирикивают, не согласные с его политикой. Клубы дыма улетают в обещающее быть безоблачным
