с явным облегчением подхватывает Сергей. — Да и Лена сказала, что тебе еще рано принимать так много гостей.
При имени подруги внутри неприятно екает. Неужели теперь так будет всегда?
— Она, кстати, приходила. — Эти слова я адресую Борису. — Была сразу перед мамой.
— Знаю, — отвечает он, сфокусировав на мне пронзительный зеленый взгляд. — Она очень за тебя переживает.
Смысл этих слов с трудом достигает сознания — я слишком загипнотизирована моментом, что наши глаза встретились. Мы долгое время практически не общались, потом была кома, но теперь мои чувства к нему снова выходят из-под контроля. Я готова смотреть и дышать его запахом часами и днями без перерыва на еду.
Легкое покашливание разрывает наш зрительный контакт и заставляет вспомнить о присутствии в палате еще одного человека.
— Я, короче, пойду, — немного неживым голосом произносит Сергей. — Заеду в другой день, чтобы договорить.
Слабо ему улыбнувшись, я киваю, хотя не имею ни малейшего желания продолжать прерванный разговор. Для чего? Разве я не имею право закончить отношения, не отчитываясь о причинах, тем более, находясь на больничной койке?
Собственные мысли меня удивляют. Кажется, нахождение между жизнью и смертью сдвинуло мое сознание в сторону здорового эгоизма. Сначала неприятие Лены, теперь раздражение на Сергея… Но ведь когда Борис сказал мне, что между нами ничего не может быть, я не стала бросаться обвинениями и обидами и, несмотря на невыносимую боль, просто отошла в сторону. Что мешает Сергею поступить так же? Мы ведь оба состоим из плоти, крови, и моя ничем не лучше его.
Не попрощавшись, Сергей выходит из палаты, и мы с Борисом остаемся вдвоем.
— Ну как ты, малыш? — улыбнувшись, спрашивает он, садясь на стул.
— Лучше. Правда лучше.
— Скучать тебе все равно не дают, — Борис делает неопределенный кивок головой в сторону двери. — Но не позволяй себе докучать. В противном случае, придется ограничить круг посетителей… — С этими словами на его лице появляется почти мальчишечья улыбка. — Главный врач с недавнего времени ко мне расположен.
Внутри распространяется тепло, выходящее наружу тихим смехом. Такого Бориса я, пожалуй, еще не видела: расслабленного и понятного, шутящего о манипуляции больничными правилами.
— Я рада, что ты приехал, — признаюсь, забыв о всякой осторожности.
— Я тоже, — спокойно отвечает он, находя мою руку.
Я зажмуриваюсь от удовольствия и трепета, когда он осторожно ее сжимает. Происходящее похоже на сказку, с которой я давно распрощалась.
— Тебе меня жалко? — шепотом спрашиваю я, не открывая глаз.
— Почему мне должно быть тебя жалко? — без заминки спрашивает Борис, не выпуская моей руки. — Ты ведь идешь на поправку.
— Просто ищу объяснение тому, что ты каждый день находишься рядом и ведешь себя…
Не найдя нужного слова, я обрываюсь и молча разглядываю наши сплетенные руки: мою, бледную, с голубыми прожилками вен, и его, смуглую, покрытую татуировками.
— Я нахожусь здесь, потому что хочу находиться, — спокойно и твердо произносит Борис. — Не из чувства долга и, тем более, не из жалости. Жалость мне в принципе не свойственна. Когда ты окрепнешь, мы обо всем с тобой поговорим.
Я киваю. Буду стараться не думать, что скрывается за всеми этими фразами, чтобы не тешиться напрасными надеждами. Просто буду получать удовольствие от того, что он находится здесь и смотрит на меня так… Будто я совсем, глубоко ему небезразлична.
— Недели через полторы тебя, скорее всего, выпишут, — говорит Борис уже стоя в дверях. — Если решишь вернуться в наш дом, я буду только рад.
Я мотаю головой. Нет. Как бы сильна не была моя тяга к нему, я едва ли смогу жить под одной крышей с Леной. Эта авария определенно что-то во мне сломала, и я не уверена, что теперь все сможет быть, как прежде.
«Привет, мы скоро будем», — приходит сообщение от Лены, когда я переступаю порог съемной квартиры.
Кладу ключи на комод и быстро набираю ответ, что у меня всё готово.
Срок аренды квартиры истек, хозяйка отказалась его продлять, и мне пришлось спешно подыскивать новый вариант и опять заниматься переездом. Мама помогла собрать вещи, мы съездили и вместе посмотрели жилплощадь неподалеку от больницы, куда я теперь часто езжу на осмотры, а потом выбрали в магазине, что необходимо докупить. Я собиралась вызвать машину для переезда, но Борис сам захотел помочь. Вместе с Леной. Наше с ней общение стало редким, даже в университете мы больше не проводим друг с другом свободное время. Что-то безвозвратно изменилось. Надломилось и никак не срастется, сколько бы усилий я не прикладывала.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает мама, заглянув в прихожую. — Тебе нехорошо? — хмурится она, беря меня за руку.
— Нет-нет, все в порядке, — тут же заверяю ее, отмирая, потому что снова думаю о Борисе.
Мы не виделись с ним со дня выписки. На работу мне пока не разрешили выйти, разрешили лишь плавно возвращать привычные для меня нагрузки, начав с учебы. Из плюсов голова болит реже и, если так и дальше пойдет, то курс реабилитации пройдет куда быстрее, чем врач расписал в протоколе лечения.
— Давай ты немного отдохнешь, вон какая бледная, — предлагает мама.
Ее советы я не могу игнорировать, мне и впрямь сейчас нужно поберечься. До приезда Лены и Бориса я успеваю немного полежать и выпить сладкого чая. В последнее время у меня часто падает давление. Это побочка на один из лекарственных препаратов, которые мне еще предстоит пить около месяца.
Я слышу, как открывается входная дверь и звук знакомых голосов. Мама идет встречать Лену и Бориса. После того, как мы перевезем вещи, она отправится в аэропорт. Оказывается, на днях Борис решил и этот вопрос, купив маме билет бизнес-класса до дома. Если бы не его помощь, то мне даже страшно представить, как бы я со всем справлялась.
— А вот и мы, — в гостиной появляется Лена и смотрит на сумки, которые лежат на полу. — Их, кажется, стало больше с момента твоего последнего переезда?
— Ага, — киваю я, поднимаясь с дивана. — Вон те две огромные — моя аптечка. А рядом с ними еще две — мама накупила мне теплых вещей на зиму.
Слова про аптечку получились неудачными, но я запоздало
