знаю. Мысли вдруг начинают метаться, я пытаюсь понять, что это означает и хорошо это либо ужасно. Я понимаю, что он решил подписать моё заявление. Но почему именно сейчас?
Я поворачиваюсь и иду от сцены, пробираясь через плотно обступившую нас толпу. Мои щёки пылают, а сердце пытается выскочить из груди. И в этот момент со сцены доносится такое знакомое:
– Любавина!
Я оглядываюсь и вижу Радима, сбегающего по лестнице.
Он быстро и энергично подлетает ко мне и схватив под локоть тащит в сторону, туда где мы уже были несколько минут назад. К бару.
– Ты поняла, что я сказал? – спрашивает он, глядя на меня в упор после того, как в один глоток осушает не выпитый в прошлый раз бокал виски.
– Да, – тихо говорю я.
– И?
Я не недоумённо развожу руками:
– Что «и»?
– Ты осознаёшь, что это означает?
– Должно быть, что ты решил меня уволить?
– Да, но почему я принял это решение?
– Потому что я написала заявление по собственному желанию.
Он начинает нервничать.
– Думай! Попытайся понять сама!
– Да чего мне думать-то? Ты решил, вот и объясни. Наверное, увидел Стеллу во всей красе и осознал, что её тебе и не хватало последние лет тридцать пять. Ещё со времён грудного вскармливания.
– Что?! – гневно сверкает он глазами.
– Или решил, что хватит тратить на меня нервы и силы. А может побоялся, что если я не уйду, то ты рано или поздно убьёшь Клима.
Ой, про Клима я зря…
– Чего?! – грозно надвигается он на меня.
– Да кто тебя знает, что у тебя в голове. Мог бы и сам сказать вместо того, чтобы угадайку устраивать. Может, ты меня возненавидел всей душой. Вон, чуть что сразу в крик и брови, как у Геракла, разрывающего пасть льву. Хотя нет, у Геракла слишком умиротворённое лицо, по сравнению с твоим. Так что, судя по всему, видеть меня тебе не очень-то приятно.
Но сама я не хочу верить тому, что говорю. Предчувствие посылает едва уловимые сигналы, что дело не в этом… Однако после собственных слов мне вдруг делается горько, грустно и одиноко. И даже две малюсенькие слезинки появляются в уголках глаз, так мне жалко себя становится.
– Любавина, – вдруг как-то печально и нежно говорит Радим.
Лоб его разглаживается и в глазах разверзаются глубокие изумрудные бездны.
– Ну ты чего… – продолжает он растерянно, – ты чего… Ведь я же… я же тебя люблю…
В голове будто леденцовый взрыв происходит. Что? Что он говорит… Я точно не ослышалась? Не давая мне осознать, что он сказал, Радим притягивает меня к себе и целует. И этот поцелуй длится целую вечность. А когда мы отрываемся друг от друга из глаз моих катятся уже не маленькие слезинки, а целые потоки, полноводные, как Волга.
– А у меня, – говорю я всхлипывая, – глаза разные. Один серый, а другой карий. Я просто голубые линзы ношу, чтобы это невидно было…
– Ничего, – отвечает он, – это меня не смущает, это даже мило, но если есть ещё что-то, о чём нужно знать заранее, говори прямо сейчас, потому что…
Он опускает руку в карман и взгляд его становится напряжённым и испуганным. Он судорожно обхлопывает себя, а потом вдруг успокоившись, извлекает на свет светло-бирюзовую коробочку.
– Потому что, – продолжает он, – я хочу спросить тебя об одной вещи. Я бы раньше спросил, ещё до бала, если бы ты в то время не стояла, как статуя в шкафу. Хоть бы пикнула, честное слово. Такое только с тобой могло…
Заметив, как расширяются мои мгновенно высохшие глаза, он осекается и какое-то время молча смотрит на меня.
– Ну, в общем, Алёна, выходи за меня.
Он вдруг опускается на одно колено и протягивает на руке открытую коробочку с чудесным кольцом.
Стоящие поблизости люди выражают восхищение, крича, радостно завывая и аплодируя. А я стою молча и смотрю на важного, могучего и серьёзного мужчину, который в этот момент волнуется как мальчишка. На моём лице расползается улыбка и снова набежавшие слёзы, преломляют огни, превращая их в лучащиеся и сверкающие звёздочки.
– Соглашайся! – кричат из толпы, а я только и могу, что глупо улыбаться и кивать.
.
Мы поднимаемся на самый верх, в его квартиру, расположенную среди облаков. Из её панорамных окон открывается сумасшедший вид на погружающуюся в сумрак Москву. Но насладиться видом я не успеваю, потому что для этого ещё не пришло время. Сейчас время для других наслаждений.
Радим подхватывает меня на руки. Как пушинку.
– С нашей квартирой ты познакомишься позже, – говорит он. – Сначала я покажу тебе самую важную её часть.
– Спальню? – спрашиваю я, хитро улыбаясь.
– Нет, маленькая развратница. Кухню.
Я хмурюсь, а он со смехом несёт меня, всё-таки, в спальню и бросает на огромную кровать. Не давая опомниться, он набрасывается на меня и начинает срывать платье. Скорей бы уже от него избавиться.
Я скидываю туфли, а Радим сбрасывает фрак и ботинки. Он развязывает бабочку и торопливо стягивает рубашку и брюки. Мы оба дрожим от нетерпения и, избавившись от одежды, устремляемся друг к другу, обжигаясь от прикосновений и задыхаясь от страсти.
Я прижимаюсь к Радиму, крепко обхватывая его чуть влажную спину и стараясь почувствовать движение его мускулов. Я вдыхаю его запахи, выветрившиеся остатки парфюма, едва уловимый и пьянящий мускус… Я хочу чувствовать его кожей, всем своим телом. И я заведена до предела.
Он зарывается в мои волосы, ищет губы, и я подставляю их его властному поцелую. Его вкус, запах, его жар – всё это в одно мгновенье становится моим, частью меня и отзывается огнём, разгорающимся в крови.
Он сжимает мою грудь, и я кричу от пьянящей боли, наполняющей тело восторгом. Радим сдавливает губами камушки моих сосков и от них разливается дрожащий огонь. В голове не остаётся никаких мыслей и только радостный звон наполняет меня вибрирующими волнами.
Он покрывает поцелуями моё тело, нежно ласкает шею, плечи и грудь, доставляя мне чудесное наслаждение. Его поцелуи спускаются ниже – к животу и бёдрам, раскаляя их в местах прикосновений.
Он проводит рукой по моим ногам – по стопам, лодыжкам, коленям, с силой ласкает бедра, наклоняется над ними и прикасается губами. А потом разводит мои колени
