class="p1">Ага, мама, рука тяжелая, помню.
— Вот черт! — восклицает, доставая телефон из сумки. — Десять пропущенных!
Тут же номер ее набирает.
— Мама, все нормально, — объясняется, пока я штаны натягиваю и футболку. — Мы тут с ребятами засиделись. Телефон был в сумке, не слышала, — врет она, и мне это неприятно.
— Нет, не волнуйся, — вещает моя сладкая, — я такси вызову. Все будет хорошо.
Она сбрасывает вызов, телефон в сумочку закидывает. Наклоняется, запихивая ноги в кроссовки.
Присаживаюсь рядом на корточки, помогаю обуться и шнурки завязываю. Мне не хочется, чтобы уходила, а сейчас она просто сбегает. Но давить на нее боюсь. Все и так, слишком хрупко у нас.
— Может, останешься? — спрашиваю. Уже знаю, что она откажет. Но говорят же, что надежда умирает последней.
— Зачем? — спрашивает.
Так искренне удивляется моему вопросу, точно в цель бьет, прямо по лбу своей прямотой. Не знаю, что ответить. Впервые в жизни. Кажется, что ни скажи сейчас, все прозвучит глупо. Сам бросил ее, сам все испортил. А теперь? Как просить, чтобы вернулась?
Только хмурюсь, когда она из квартиры выходит. Такси вызывает. А я за ней иду, потому, что не могу отпустить. Как привязанный, совсем ручным стал.
— Ты ничего не подумай, — говорит, выглядывая такси, — это ничего не значит. Просто гормоны.
Наотмашь бьет. Больнее, чем, когда ее мамаша букетом по роже.
Плечи снова ссутулились. Сам виноват.
— Маш, — начинаю и тут же замолкаю.
Не идут слова, все они кажутся слишком банальными, не выразить ими все, что чувствую сейчас.
— Не надо, Воронин, я все понимаю, — говорит быстро, не давая мне слова вставить. — Я помню, что не нужна тебе. Рыдать не стану, так что, не парься.
Не парься?
По спине прокатился холодный пот. Я смотрю на девушку, глаз оторвать не могу. Будто все еще не верю, что она здесь, со мной. Такая маленькая и такая сильная одновременно. Гораздо сильнее меня, как выяснилось.
Краем глаза замечаю подъехавшую машину. Это такси. И, как назло, именно сегодня точно вовремя.
Маша заднюю дверь открывает, а хватаю ее за локоть, к себе прижимаю. Глаза огромные, голубые, немного перепуганные. В губы впиваюсь, как ошалевший подросток, будто вечность ее не целовал. Так и есть, точно вечность. Мне всегда ее мало.
Каким же кретином я был раньше! Все пыжился чего-то, воспитывал. Вот дурааак!
— Вы едете? — нервно спрашивает водитель такси, выглядывая в открытое окно и возвращая нас в реальность.
Маша смотрит на меня пьяными глазами. Я и сам такой же, пьяный от губ ее и запаха.
— Я люблю тебя, — говорю, глядя ей прямо в глаза. Никогда этого не говорил, всегда только она озвучивала свои чувства. И теперь слова вылетели настолько легко, будто давно уже засиделись в горле.
— Так едете? — не унимается водитель.
— Д-да, — первой приходит в себя Маша. Вырывается из моих объятий и в машину садится.
Сквозь стекло на меня смотрит, все еще не верит в мои слова. Это ясно на лице ее написано. Так и уезжает, с выражением глубокой задумчивости на лице.
Маша
Что-то изменилось. В нем. В нас.
Что-то неосязаемое, но такое значимое.
Я ожидаю от него грубости, но он, наоборот, носится со мной, как с фарфоровой. Чем окончательно сбивает с толку.
И, вообще, если бы не те его слова, когда я попала в больницу, то подумала бы, что… что он ждал меня?
— Я люблю тебя, — признание почти оглушило, выбиваю почву из-под ног.
Он не мог этого произнести, Глеб не разбрасывается такими словами. Он, наоборот, молчалив и крайне сдержан. Всегда говорил, что лучше десять раз подумать, перед тем, как сказать. А тут… так запросто о любви говорит. Определенно, с ним что-то не так.
Я еду в такси, постоянно прокручивая в голове сегодняшнюю встречу. Мне было хорошо. Очень хорошо. Как никогда до этого. Совсем не это я планировала, когда собиралась забрать документы.
Черт! Документы! Я их так и не забрала. Сначала организм предательски отправил меня досыпать еще пару часиков, а потом так торопилась, что забыла, зачем приходила.
Бью себя ладошкой по лбу. Вот клуша-то!
Странный визит получился. И Глеб странный.
Мобильный булькает входящим сообщением:
«Напиши, когда окажешься дома».
От Глеба. Волнуется? Хм. Странный он какой-то. Сначала прогоняет, теперь вот это все.
Такси заезжает во двор, я расплачиваюсь с водителем и иду к дому. Мама явно ждала, потому что подскакивает ко мне, стоило открыть двери.
— Тебя долго не было, — она всматривается в мое лицо, будто чувствует, что история про кафе была моим маленьким обманом.
Да, мама, не о всем тебе надо знать. Почему-то я уверена, что ты не одобришь мой визит к Глебу сегодня. Я и сама его не одобряю. Спонтанно все вышло.
— Так вышло, — говорю, стягивая куртку и кроссовки.
— Голодная? — спрашивает.
— Не-а, — отвечаю, — спать хочу.
— Ну, хорошо.
В руке зажат мобильный, он снова вибрирует, и я быстро отключаю звук, чтобы мама не услышала входящий. Не хочу говорить при ней. Иду в свою комнату, закрываюсь. И только теперь заглядываю в телефон. Два пропущенных от Глеба.
«Я дома», — пишу короткое смс. Отправляю. Он тут же просматривает, будто сидел с телефоном в руке и ждал.
Все это странно. Непривычно. Раньше он вел себя не так. Более отстраненно, что ли.
«Устала?», — спрашивает меня входящее сообщение.
«Нет».
Тут же прочитано. Он пишет, стирает, снова пишет и опять стирает.
Смотрю на карандаш под текстом последнего сообщения, который то появляется, то исчезает, и жду. Ничего не приходит. Карандаш исчезает. Передумал?
Эх, ладно. Бросаю телефон на кровать, иду в ванную, принимаю душ. Завернувшись в махровый халат, возвращаюсь.
«Я соскучился, малыш», — читаю от Глеба сообщение.
Всего три слова, а мое сердце делает кульбит. Смотрю на текст и… не знаю. Его поступок все еще саднит в душе.
И откуда в нем взялась эта нежность? И забота?
Впрочем, он и раньше обо мне заботился. Всегда. В своей манере.
Раньше мне это нравилось. Тогда мне все в нем нравилось. А теперь? Теперь меня к нему тянет еще сильнее.
Но его поступок не дает простить. Понимание того, что скоро буду мамой, не оставляет права на
