тебя не предам. Только не свою любимую девочку. Я слишком долго ждал…, — выдыхает Коулман в мои губы.
Какая-то секунда и он отводит одну мою ногу в сторону, организуя себе легкое проникновение внутрь. Резко и до упора он заполняет все мое естество с протяжным стоном. Не в силах сдержать эмоций, я кричу в ответ, проводя острием обломка по его спине — не сильно, но запах железа, вмиг заглушающий все остальные неприятные запахи, говорит о том, что мне удалось его поранить.
— Ждал, когда ты будешь моей. Ты моя, только моя. Я не отдам тебя никому, никогда. Ни Фейсалу, ни Себастьяну, ни Амирану, ни родному отцу, — вторит у моего лица, совершая глубокие толчки, выворачивающие меня наизнанку, отнимающие волю, заставляющие кричать его имя и просить, желать большего. Быстрее, сильнее, точнее… Мы — единое целое, моя королевская гордость рассыпается, словно карточный домик. Я почему-то верю ему, не могу иначе.
— Ты безумец, Коул… ах, да, — хнычу я, проводя осколком по его спине. Он шипит от боли, одним движением вырывает его из моей ладони и швыряет на пол. Когда я впиваюсь в пораненную спину ногтями, они скользят по влажной коже, и виной тому далеко не пот.
Кажется, Коул уже не замечает боли.
— Я заслужил куда большее наказание, детка.
— Это точно, — не в силах больше противостоять мужу, я позволяю ему все, что было под запретом еще пятнадцать минут назад.
— Я хочу ребенка, Анджелина, — вырывается из его губ, когда он совершает финальные толчки, вжимаясь в меня изо всей силы. Мои ногти впиваются в его ягодицы, я отчаянно кричу от сумасшедшего удовольствия и инстинктивно притягиваю его еще сильнее, намереваясь принять в себя все, что он отдаст мне. Мне нужно все, до последней капли… как он обещал. — Я хочу, чтобы нас стало больше, — отчаянно просит он во время оргазма.
Я не могу анализировать только что услышанные слова, воспринимать адекватно. Сомневаюсь, что мы оба сейчас способны мыслить. Это слишком хорошо, чтобы останавливаться.
— Мы не можем, Коул…
— Мы можем все, — в это же мгновение все мое тело взрывается от разряда неимоверного наслаждения. Так мощно еще никогда не было. Мир просто исчезает, превращается в тьму, где существуют лишь две зелено-голубые планеты, олицетворяющие его глаза. Но и их накрывает поволока туманной дымки…
Я улетаю в открытый космос. Хотелось бы без обратного билета, но… пока со стремительным возвращением на землю. Все мое тело сжимается, сокращается и дрожит прямо под ним, и мне кажется, это длится целую вечность. Он до сих пор во мне, а его сладкие поцелуи служат мне идеальным поставщиком воздуха после задержки дыхания.
— Это было так сильно, малышка… я не могу дышать, — усмехается он, обдавая меня горячим дыханием.
— А я могу свободно дышать, только когда ты рядом. Больше никогда не уходи так…, — уязвимо прошу я, заливаясь слезами от переполняющих меня смешанных чувств.
— Я обещаю тебе это, Пикси.
И на этот раз в его глазах столько сосредоточенности, искренности и осознанности, что я беззаветно верю ему.
Мердер
— Ты так много всего обещал мне, Мердер, — нежные пальцы с непривычной неуверенностью дотрагиваются до моей щеки. — Не всегда вслух, но ты обещал… Свободу, счастье, любовь…, — в спальне раздается пронизанное тоской всхлипывание, а потом еешепот, приглушенный, отчаянный, обреченный. — Я все глубже утопаю в безумии, Кол. В твоем… моем… нашем. Я не знаю… Ничего не знаю и думать не могу, когда ты такой. Я не понимаю, с кем я сейчас. Скажи мне, Коулман. Скажи, или я сойду с ума, если ты не остановишься.
Я ничего не отвечаю, собирая ее слезы губами. Их вкус изменился, утратив сладость. Сегодня мой обожаемый десерт отдает горечью. Это еще не полное поражение, но где-то очень и очень близко.
— Ты разбил зеркало, Кол, — вздрогнув всем телом, она прижимается ближе, ища утешения у того, кто и стал главным источником ее терзаний. — Я видела твое лицо… Ты хотел меня ударить. Ты хотел…
— Нет, детка, — отрицаю я, осушая соленые ручейки на нежных щеках ангела. — Я не способен…
— Способен, Коул, — перебивает меня Пикси. — Когда тебе причиняют боль, ты, не задумываясь, бьешь в ответ. Это твой способ взаимодействия с миром, твой основной инстинкт, но мы не на ринге, Мердер. Я так долго не выдержу, слышишь?
— Я знаю, ангел, — на этот раз я соглашаюсь, потому что у меня не осталось весомых аргументов для защиты. Ни одного… Я был так уверен, что когда получу то, что хочу, меня наконец-то «отпустит». Обновлённая версия сгоревшего процессора должна была восстановиться одновременно с этим событием, но все полетело к чертям, и я упустил момент, когда это произошло.
— Ты ушел босиком и в шортах, а вернулся через десять часов полностью одетый, вдрызг пьяный и воняющий клубными дешёвками, а я настолько обезумела, что снова позволила тебе трахнуть меня.
Десять часов — за это время можно успеть спалить половину города… Я делаю глубокий вдох, зарываясь пальцами в шелковистые волосы. Наша смятая постель, напоминающая больше поле битвы, чем ложе супругов, пахнет сексом и кровью — ее, моей, нашей. Но главный ужас заключается в другом. Я не помню, как здесь оказался, не помню, как мы занимались сексом, не помню, куда уходил и что творил, пока она ждала меня в… Черт. Я даже не помню, где мы. Три последние минуты — все, что сохранилось в моей голове, а до этого черное пятно. Пустота.
— Ты хотел не меня, Мердер, — продолжает Пикси, пока я безуспешно пытаюсь взломать очередной блок своей памяти.
В затылке взрывается адская боль, на миг ослепив, а потом накрыв черным густым туманом. Сердце качает кровь так быстро, словно вот-вот пробьет грудную клетку.
— Тебе срочно было нужно выпустить пар, потому что по каким-то причинам ты не смог его выпустить в другом месте.
— Я всегда тебя хочу, детка, — выдавливаю между прерывистыми глотками кислорода.
Меня бросает в холодный пот в то время, как внутренности пожирает жар, потушить который становится все сложнее. Если я исчерпаю все способы, не останется ничего, кроме этой раскалённой уничтожающей мой разум червоточины.
— Я хочу тебя каждую секунду, и это ни хрена не круто, малыш. Никакой гребанной романтики. Это настоящий ад, ангел. Настоящий ад, и я горю в нем заживо.
На секунду Энжи застывает, осмысливая мои слова. Ее прижатое ко мне тело словно деревенеет, утратив пластичность.
— Ты называешь адом свои чувства ко мне? — голос Пикси
