Мы из разных миров.
Вернувшийся за свое место Воронцов смотрит мне в лицо и мрачнеет. По мне без труда можно понять, что я не в восторге от его речи.
Официант, снова нарисовавшийся на горизонте, пытается предложить Тимке какие-то блюда, но тот соглашается только на картошку-фри с кетчупом.
Мой консерватор.
Странно, что не попросил корочку хлеба, это у нас любимая еда.
Впрочем, открыв меню, я и сама теряюсь. Все такое незнакомое, никаких привычных цезарей и минестроне. Да еще и цены не указаны. Мне и так кусок в горло не полезет под насупленным взглядом Виктора, сейчас еще и выберу что-то невкусное, зато дорогущее.
Подняв полные беспомощности глаза на Воронцова, делегирую ему полномочия:
— Посоветуете? Мне что-нибудь легкое. Я рыбу люблю.
По выражению лица Виктора вижу, что то, что я продолжаю поддерживать дистанцию, его напрягает.
Ничего. Меня тоже многое держит в напряжении. А ему полезно будет побыть вне шкуры хозяина жизни.
Стыдно признаться, но несмотря на затаенное сожаление, что Воронцов не предложил мне что-то приемлемое, я испытываю легкое злорадство от того, что вечером я дам ему окончательный от ворот поворот.
Атмосфера за столом царит тяжелая. Сгущающиеся тучи не удается разогнать даже Тимке. И он с детской непосредственностью, просто линяет от нас обратно в игровую комнату, даже не доев свою картошку.
Даже завидно. У взрослых так не принято, я бы тоже сейчас куда-нибудь убежала.
Но увы. И под пристальным вниманием хмурого Воронцова я практически заглатываю выбранное им для меня блюдо, даже толком не поняв, угодила мне севрюга под ягодным соусом на подушке из шпината или нет.
Виктор смотрит на меня неотрывно, голодным взглядом провожаю каждую вилку, которую я отправляю в рот, позабыв про свой стейк. В глазах у него такой фейерверк, что мне не по себе.
И после обеда, помогая мне снова накинуть шубку, его руки сжимают меня горячо и крепко, заставляя краснеть. А заметив, что один из посетителей заинтересованно меня рассматривает, Воронцов обнимает меня так собственнически, будто я сейчас убегу к этому молодому человеку.
Неловкой тишины в машине нет только благодаря Тимошке, который взахлеб рассказывает, как круто он качался на веревочной лестнице, прямо как настоящий пират. Он постоянно перевешивается с заднего сидения между передними, чтобы водителю было лучше его слышно, и Виктор снова и снова перехватывает его, чтобы он не брякнулся вперед. И каждый раз, когда он задевает мою руку, я вздрагиваю и отодвигаюсь.
Обстановка так накаляется, что как только мы доезжаем до места, я выстреливаю из машины, прежде чем Воронцов успевает открыть мне дверь и подать руку.
Почему-то я думала, что этот самый прием будет в коттедже, но водитель привозит нас к городской квартире, где уже снуют люди из службы кейтеринга, сервируя шведский стол и стойки для напитков.
Навстречу нам вылетает молоденькая встрепанная девушка, может, чуть моложе меня. Наверно, студентка.
— Вы уже вернулись! — в ее голосе слышится заметное облегчение. — Мне как раз пора убегать!
И даже не прощаясь, она сует ноги в ботинки и, схватив дубленку подмышку, пулей вылетает из квартиры.
— Это кто? — очень любопытно, что так довело девчонку.
— Бебиситтер из агентства, — морщится Виктор. — У Екатерины сегодня выходной. Надо было с кем-то оставить Тиль ненадолго.
— Вы не пробовали водить Эстель в сад? — мягко намекаю я. Такой активной девочке явно не хватает возможностей, чтобы потратить энергию. Я Тимку-то стараюсь вымотать, а то он и после садика как заведенный.
— У нее подготовишка, — вздыхает Воронцов, — но они откроются только после праздников.
Словно опасаясь, что я тоже сейчас умчусь, как наемная няня, Виктор перехватывает мои пальцы горячей ладонью и ведет меня в комнату к Тиль.
Тимка застревает по пути, столбом застыв перед башней из фужеров.
Догадываясь о желаниях ребенка, я строго грожу ему пальцем и в ответ получаю настолько невинный взгляд, что уверяюсь в собственных догадках.
Однако Воронцов уверенно буксирует меня дальше, и мне остается только надеяться, что мы с мамой воспитали Тимошку достаточно хорошо.
А вот Тиль, увидев меня с отцом, хорошими манерами не заморачивается и огорошивает меня криком на грани визга.
— Уходи! Ты плохая! Злая-презлая! Ты меня не выгонишь!
Я отшатываюсь и затравленно смотрю на Воронцова.
— Уходи! — выкрикивает Тиль и бросает в мою сторону куклой.
Я в каком-то растерянном ужасе, если такое бывает вообще.
Я уже была плохой у Эстель, когда она обиделась, что я уезжаю, но такое…
Нервно сглатываю.
Похоже, мое появление не только не поможет Воронцову, но и усугубит положение.
— Папа мой! — очередной крик подтверждает мои предположения.
— Мне, наверное, лучше уйти, — выговариваю я с трудом.
Все это не просто неприятно, у меня сердце болезненно сжимается при взгляде на покрасневшее лицо девочки и крупных слезах, дрожащих на ее ресницах.
— Мы с Тимкой сейчас уйдем, — сдаю я назад, не отрывая взгляда от Тиль, которая сгорбилась и раненым зверьком забилась в угол своей принцессиной постели.
— Нет. Подожди, Варя, — металлическим голосом останавливает меня Виктор, и я по тону его понимаю, что он на взводе.
— Виктор Андреевич, — хочу вразумить его, но куда только делся рассудительный мужчина, который успокоился всех, когда Тимка упал с лестницы?
— Подожди, я сказал! — рубит он. Я вижу, что спорить с ним сейчас бесполезно, и молча проглатываю его приказ. — Тиль, изволь объясниться!
Господи! Разве так разговаривают с напуганными детьми? А большого ума, чтобы понять, что ребенок боится, не нужно.
Изволь объясниться? Идиот!
Вот и голос не повышает, а даже у меня мурашки по коже.
— Виктор Андреевич, — снова робко подступаюсь я и, встав на цыпочки, шепчу ему на ухо: — Так нельзя. Вы же понимаете, что у поведения Эстель есть какая-то причина…
Поскольку и сам Воронцов напоминает пороховую бочку, я успокаивающе поглаживаю окаменевшие плеч, а то вон уже шеей поводит, как застоявшийся в стойле скакун.
Виктор так сверлит глазами Тиль, что мне кажется, что он меня не слышит и не замечает. Так и представляю его на совещании совета директоров. Там, наверное, и главный безопасник в штанишки накладывает.
Вот вроде и хороший отец, но характер… И еще удивляется, что Тиль «неуправляемая».
Однако мне по-видимому удается достучаться до Виктора, и он спрашивает чуть спокойнее:
— В чем дело, Тиль? И я сейчас не про вежливость.
Девочка только сердито сопит и хлюпает забитым носом. Ну точно, вот-вот разревется. Нанервничалась до соплей.
— Тиль, я сейчас уйду, — игнорируя похожее сопение со стороны ее отца,
