тебя не было никого, кроме меня. Я не поверила тебе тогда. Я не верю сейчас. — Не тогда, когда я так ясно видела лицо этой женщины. Когда я видела ее губы, прижатые к его губам.
Он глубоко вздохнул, свист был таким громким, что я практически почувствовала его дыхание на своей щеке.
— Я никогда не лгал тебе.
Боже, я хотела, чтобы это было правдой. Но то, что я написала Лео в своей записке, было правдой. Мне нужно было время подумать о будущем и о том, что будет лучше для этого ребенка. Мне нужно было пространство, чтобы собрать осколки своего сердца.
— Пожалуйста… оставь меня в покое, — прошептала я.
Он молчал на другом конце провода. Часы на кухне тикали все громче и громче с каждой секундой. Пока, наконец, он не заговорил.
— Я буду уважать твое решение. Пока.
Потребовалось усилие, чтобы отнять телефон от уха и завершить разговор. Затем я зажмурила глаза, чтобы не расплакаться. Потому что мне очень, очень хотелось плакать.
Он будет уважать мое решение. Он оставит меня в покое.
Возможно, он пожалеет. Возможно, ему это не понравится.
Но он не попросил меня вернуться домой.
Лео
— Узнал что-нибудь прошлым вечером? — спросил Эмметт.
— Ничего. — Я взял тряпку, вытирая жир с пальцев.
Я работал над «Файрбердом» весь день, наслаждаясь сольным проектом. И сейчас отдыхал от работы в покрасочной, чтобы сбавить темп. Мы привезли его с заднего двора несколько дней назад, и с тех пор я сосредоточился на нем. Машина обещала быть красивой, особенно теперь, когда она привлекла к себе некоторое внимание.
Список заказов, висевший на доске объявлений, был длинным, но у нас было небольшое окно, пока мы ждали детали, платежи и принятия решений клиентами, и когда Дэш предложил поработать над «Файрбердом», я ухватился за шанс снова заполучить его в свои руки.
Я провел пальцем по боковой панели, представляя его в ярко-оранжевом цвете. Были проекты, в которых цвет в моем воображении менялся по мере работы. Я видел машину по-другому, когда она преображалась. Но не эта. Она должна была быть оранжевой.
И будь моя воля, эта машина стала была бы моей.
Подарок Кэсс.
Прошел месяц с тех пор, как она переехала. Мучительный месяц. Единственная причина, по которой я не настаивал — не умолял — ее вернуться домой, заключалась в том, что мы все еще не выяснили, кто был тот ублюдок, который заплатил этой суке, чтобы она накачала меня наркотиками. Или почему. Хотя это было не из-за недостатка попыток.
Последний месяц я ходил в «Бетси» почти каждый вечер. Это был лучший способ найти парня, а без Кэсс было слишком одиноко оставаться дома. Каждый раз, когда я заходил в бар, я выпивал несколько бутылок пива, следя за тем, чтобы каждую из них открывал Пол или другие бармены в моем поле зрения. Я играл в бильярд и притворялся, что это была просто очередная ночь, а сам тем временем наблюдал на случай, если брюнетка снова войдет или кто-нибудь подозрительно посмотрит на меня.
Брюнетка так и не появилась. И в течение месяца вокруг не было ничего, кроме знакомых лиц.
Эмметт просмотрел запись с камеры наблюдения той ночи, когда меня накачали наркотиками. Он увидел, как Кэсс зашла в бар и убежала. В остальном, не было никого, кто подходил бы под описание, которое нам дала брюнетка, кого бы он или я еще не знали.
Тот, кто накачал меня наркотиками, пробрался внутрь и вышел, не попадая под камеры.
Или… брюнетка солгала мне.
— Я подумал… может быть, брюнетка сделала это сама. — Я вздохнул. — Я не думаю, что был парень, который заплатил ей. — Она казалась испуганной, когда я столкнулся с ней лицом к лицу, но, черт возьми, может быть, она была хорошей актрисой.
— Да. — Эмметт почесал бороду. — Я тоже склоняюсь к такому выводу. Все равно лучше сохранять бдительность. Следи за своими напитками. Мы все будем делать то же самое.
Не было необходимости следить за моими напитками. Любое мое желание ходить в «Бетси» умерло месяц назад. Единственная причина, по которой я продолжал появляться, — это, чтобы найти ответы. И если была какая-то опасность, убедиться, что Кэсс не пострадает от последствий.
Должно быть, это просто была сумасшедшая сука, которая перешла черту. Конец истории. Пора двигаться дальше.
Малышка должна была родиться со дня на день, и как только это произойдет, я привезу Кэсс домой.
— Есть новости от Кэсс? — спросил Эмметт, беря гаечный ключ из стопки инструментов, которые я принес ранее. Сегодня я разбирался с салоном «Файрберда», снимая старые сиденья и мерзкий ковер.
— Я написал ей вчера вечером. — Я отправил ей фотографию кроватки и пеленального столика в детской.
Я собрал их в тот день, когда она переехала, но еще не показывал ей. Возможно, потому, что надеялся, что она вернется домой и увидит это сама. Но срок ее родов был через три дня, а она все еще не собрала вещи ребенка.
Я подумал, что, может быть, так смогу убедить ее вернуться.
Это было непохоже на Кэсс — ничего не улаживать. Даже за то короткое время, что мы знали друг друга, я мог сказать, что она была планировщицей. Она составляла списки покупок и планы питания. Я скучал по ежедневным заметкам рядом с ее ноутбуком.
То, что она оставила вещи ребенка, могло означать, что она купила новые у своих родителей. Или, может быть, она не совсем разочаровалась во мне.
Целый месяц я не поднимал с ней эту тему, опасаясь, что она начнет действовать и уйдет навсегда. Но вчера вечером, когда я ужинал в одиночестве за обеденным столом, я хотел, чтобы она знала, что у нее все еще есть место. Что у ребенка есть место.
Поэтому я отправил сообщение с фотографией и спросил, как она себя чувствует.
Она не ответила. Она редко это делала. Но я все равно написал.
Несмотря на ее просьбу в пространстве, я не мог прожить больше трех дней, не отправив ей сообщение. Эти сообщения были скорее для меня, чем для нее. Я жаждал этой связи с ней. Я хотел, чтобы она знала, что я думаю о ней.
— Она собирается переехать обратно? — спросил Эмметт.
Я вздохнул.
— Я не знаю, и не спрашивал. В последнее время осторожничаю.
— Ты хочешь, чтобы она это сделала?
— Да. — Сильно. Кое-что, о чем я не хотел говорить Кэсс в смс.
Боже,
