– Нам посчастливилось, что вы сегодня свободны, – бодро заметила Эллисон, поворачивая с Двадцатой улицы на бульвар Сан-Висент.
– Надеюсь, что так.
– Вы много фотографировали на свадьбах? – с надеждой спросила Эллисон, гадая, какой последует ответ, и прикидывая, о ком тревожиться – о явно взволнованной Эмили или о всегда взволнованной Мэг.
– Ни разу.
– О! Но вы работаете на Джерома Коула?
– Да, – быстро ответила Эмили, словно это повышало ее квалификацию, словно огромный опыт Джерома в съемке пышных свадеб передавался, как инфекция. – Я работаю на него в течение трех лет – два года на последних курсах Калифорнийского университета и год, прошедший после выпуска.
«Мы одного возраста, – подумала Эллисон. – Ты, я, Уинтер». Как и Эмили, Эллисон и Уинтер закончили бы учебу год, а не две недели назад, если бы только нечто не заставило Смокинга испугаться и свернуть с пути.
– Значит, вы фотограф.
Эллисон просто констатировала факт – твердо, уверенно, безоговорочно. Два часа назад Джером Коул весьма напористым тоном произнес эти слова в форме вопроса: «Ты ведь фотограф, не так ли, Эмили? Или ты купила мои подержанные камеры, оборудование для проявки и реактивы для кого-то другого?»
Университетские преподаватели фотографии говорили Эмили, что она фотограф, талантливый фотограф, и Эмили самой нравились снимки, которые она печатала в темной комнате в своей лишенной окон квартире в цокольном этаже, но…
– Я фотограф, но вообще-то я не людей фотографирую. – Объектами съемок Эмили были цветы и волны, солнце и луна. Она выбрала эти объекты, потому что они не возражали, что она их фотографирует, не раздражались, если ей требовался час или даже два, чтобы получить то, что она хотела: утренняя роса на бутоне розы, шевелящиеся под ветром лепестки ноготков, огненное солнце, плещущееся в море, только что народившийся летний месяц. – Я в основном снимаю цветы.
– Что вы делаете для Джерома?
Джером Коул был фотографом для торжеств. На таких фотографиях цветы играли незначительную роль: букет невесты, номер в отеле «Беверли-Хиллз», утопающий в розах в день вручения «Оскара», душистый разноцветный поток на параде в честь Нового года, венок из гвоздик для чистокровной лошади, победившей в Санта-Аните.
– Проявляю и печатаю. Последние два года я печатала все свадебные фотографии. Просто не я их снимала.
– Тогда вы знаете, что нужно.
– Да, я знаю, какими, как считается, они должны быть. – Эмили нахмурилась. – Мне они всегда казались натянутыми. Бесчисленные групповые снимки, на которых люди расставлены в определенных позах.
Эллисон не смогла определить, нахмурилась Эмили как художник – художник, которому не нравятся отрежиссированные снимки, или просто как взволнованный человек – застенчивая молодая женщина, озабоченная тем, как собрать группу, попросить следовать ее указаниям, заставить всех смотреть в объектив и по команде улыбнуться. Особенно такую группу – самое блестящее общество Голливуда, самых богатых и могущественных людей Бель-Эйр, финансистов с Уолл-стрит и аристократов из Гринвича, которые в конце концов все же приехали на свадьбу.
– Думаю, главное – сделать нечто вроде списка всех присутствующих. Вероятно, групповые фотографии не так уж важны.
Эллисон тоже находила групповые фотографии неинтересными, но они были традиционны для Бель-Эйр и, разумеется, для Гринвича. Эллисон представила ужас Мэг и свое собственное признание: «Да, Мэг, я действительно сказала Эмили, что групповые фотографии не так уж важны. Но не думала, что она не сделает ни одного снимка твоей свекрови. Да, Мэг, я знаю, это печальный недосмотр».
– Я действительно очень благодарна, что вы меня подвезли, – внезапно сказала Эмили, как будто вспомнила заранее отрепетированную вежливую фразу, о которой забыла.
– Пустяки. Я и назад вас отвезу. Прием продлится несколько часов, но я не собираюсь оставаться до конца. Мы сможем уехать, как только вы закончите.
– А мне хватит времени, чтобы заснять всех?
– Хм… Думаю, хватит.
Было видно, что, несмотря на озабоченность, Эмили хотела хорошо выполнить свою работу. Большинство фотографов, включая Джерома Коула, делали обязательные снимки – веселое свадебное торжество, скромно приподнятое атласное платье, чтобы явить взорам подвязку, жених и невеста режут торт, свадебный поцелуй, светское общество во всем блеске, последний танец невесты со своим отцом и первый танец с мужем – и отбывали.
Эмили была готова остаться столько, сколько нужно. Она хотела подарить Мэг самые лучшие свадебные фотографии, какие могла сделать.
Эллисон раздумывала, окажутся ли фотографии Эмили хорошими. И надеялась, как ради Эмили, так и ради Мэг, что они получатся отменными.
– Возлюбленные чада! Мы собрались здесь…
Здесь. Ванесса Гоулд одобрительно улыбалась, вслушиваясь в знакомые слова свадебного обряда, и думала о том, какие определения она использует в своей колонке в понедельник.
Все обычные клише и превосходные степени, не колеблясь решила она. Клише и превосходные степени были ее старыми друзьями – надежными, удобными, проверенными временем. Взгляд Ванессы устремился в небо, поверх возвышавшихся сосен, и она мысленно отметила: безупречно лазурное небо. К этому она добавила: ласковый океанский бриз, аромат тысячи дивных роз, торжественные обеты, данные под отдаленное воркование голубей и мягкий плеск золотистого шампанского, льющегося из серебряного фонтана.
Сидя в четвертом ряду на стороне невесты, в этом прелестном месте, напоенном ароматом роз, Ванесса решила посвятить этой свадьбе свою понедельничную колонку «Все, что блестит». Решения принимала Ванесса. «Все, что блестит» принадлежала ей вот уже последние сорок лет.
– Согласна ли ты, Мэг…
Мэг. С любовью глядя на невесту, Ванесса улыбнулась гордой и нежной улыбкой матери. Не матери, напомнила себе Ванесса. Скорее бабушки!
К моменту рождения Мэг Монтгомери Ванесса уже прочно утвердилась в Голливуде как первоклассный автор колонки, посвященной знаменитостям. Ванесса и сама была знаменитостью, ее побаивались и почитали как хроникера бурных и сказочных жизней и любовных историй богатых и известных людей. Война сделала ее вдовой, детей у нее не было, и Ванесса уже давно оставила надежду обзавестись собственной семьей. Весной 1960 года она переехала в Бель-Эйр и поселилась в бунгало на Сент-Клод. Акр пышных садов отделял новый дом Ванессы от поместья Монтгомери, а по ту сторону извилистой дороги располагалась усадьба Фитцджеральдов.
Ванесса была с радостью принята своими новыми соседками – Джейн Монтгомери и Патрицией Фитцджеральд. Лучшие и необыкновенно богатые подруги, Джейн и Патриция были на пятнадцать лет моложе Ванессы. Обе они прекрасно знали, какую ответственность накладывает богатство, и были относительно невосприимчивы к опасностям, которые подстерегают недавно разбогатевших и внезапно ставших известными. И Джейн, и Патриция были заинтригованы провокационной колонкой Ванессы и нисколько не боялись выставлять свою жизнь напоказ.
