— Мистер Питер Стайн! — во второй раз, громко произнес ведущий.
В его голосе уже не слышно было радостного призыва, теперь в нем звучала отчаянная мольба. Глаза всех собравшихся были устремлены на правую кулису. И все ошиблись.
Питер Стайн появился из левой кулисы. Он шел торопливо, опустив голову, словно желая пройти незамеченным мимо знакомого на улице. Дойдя до середины, он встал за спиной ведущего, который понятия не имел, где Стайн, и похлопал ничего не подозревающего конферансье по плечу. Тот круто повернулся, и на его лице отразились шок, смущение и облегчение.
— О, вот вы где! — воскликнул он.
— Да, я здесь, — ответил Питер Стайн.
Криста прижала ладонь ко рту. Настоящий мюзик-холл! Все получилось настолько смешно, что трудно было поверить, что это не было запланировано заранее. Несколько зрителей присоединились к ее смеху, а те, кто не осмелился смеяться открыто, широко улыбались. Однако Питер Стайн не засмеялся, даже не улыбнулся. Он просто положил один-единственный листок бумаги на кафедру и сказал ведущему:
— Благодарю вас.
Криста могла поклясться, что он добавил также «можете идти».
И ведущий испарился. Он заторопился за сцену, явно испытывая облегчение от завершения своей миссии.
— Вероятно, самое важное, что может сделать роман, — начал Питер Стайн громким четким голосом, — это удивить.
Он мгновенно овладел аудиторией. Всей целиком. Он не стал ничего объяснять — в этом не было нужды. Его задержка с выходом была иллюстрацией к его вступительной фразе. Его романы удивили читателей. Теперь их удивил сам писатель. Это было проделано блистательно. Криста с трудом могла в это поверить. Она оглянулась вокруг. Еще не выйдя на сцену, он уже играл всеми этими людьми, словно рыбкой, болтавшейся на крючке. Спокойное предвкушение приятного и интересного препровождения времени сменилось беспокойством. Место беспокойства заняло веселье. И затем, когда веселье едва не превратилось в снисходительную фамильярность, словно повинуясь щелчку бича укротителя тигров, все эти интеллектуалы скопом прыгнули сквозь огненный обруч. Теперь они оказались у Стайна в полном подчинении и с благоговением внимали каждому слову своего повелителя.
— Вот это да! — пробормотала про себя Криста. Она впилась в него взглядом. Питер Стайн стоял выпрямившись и смотрел в глубину зала, уставившись в одну точку, которой, Криста знала это, не было какое-то человеческое лицо. Он был здесь и в то же время отсутствовал в том же смысле, вероятно, как Моисей фактически отсутствовал в тот момент, когда принес с горы скрижали. Питер Стайн казался посланцем Бога, вещающим от имени некоей далекой и более высокой цивилизации. Это придавало его словам огромную силу, озаряло их чудодейственным светом и потому делало незабываемыми.
— Мы боимся удивительного в реальной жизни, но в то же время мы хотим того, чего боимся. Поэтому мы ищем удивительное в книгах.
Криста кивнула. Неважно, справедливо это замечание или нет. Важно то, что она запомнит его. Именно в этом заключалась функция — не его слов, а самой личности человека, который произносил эти слова. Он проник в ее мысли. Он продемонстрировал высшее мастерство учителя. Питер Стайн был обеспокоен. Питер Стайн верил. Он полностью сосредоточился на том, что говорил. Криста вся дрожала от волнения, слушая его.
— Удивительное может принимать разные формы. Неожиданное. Незнакомое. Не укладывающееся в обычные рамки. Удивление может оказаться знакомым, когда вы ожидаете неизвестного. Оно может быть спокойным, когда вы готовы к буре. Удивление приходит в разных масштабах — от шока, подобного ощущению лезвия топора на вашем затылке, до легкого трепета из-за необычного слова.
Он смотрел на нее. Каким-то образом в этом большом зале он нашел ее. Криста была в этом абсолютно уверена, хотя и понимала, что это невозможно. Было слишком темно. И слишком много людей. Но сияние его глаз достало ее. Он говорил об удивлении ей, и никому больше. Не захотел ли он поменяться с ней местами, мстя за то, как она поступила с ним вчера, на своем шоу? Криста огляделась по сторонам. Справа от нее женщина подалась вперед, вся внимание. Точно такой же вид был и у девушки, сидевшей слева. Криста глубоко вздохнула. Было совершенно очевидно — они испытывают те же чувства, что и она. Питер Стайн способен говорить со всеми одновременно. Его притягательную силу наверняка испытывают на себе многие женщины.
— Удивление может быть убогим и глупым, как крик «Пожар!» в битком набитом помещении. Оно может быть возвышенным и значительным, подобно внезапному осознанию собственной ценности и неповторимости.
«Я хочу узнать тебя, — прозвучал голос в мозгу Кристы. — Я хочу узнать тебя и быть с тобой, чтобы ты мог удивлять меня, а я тебя. Я хочу лежать рядом с тобой, хочу утопать в твоих мыслях, твоих идеях, в твоих произведениях».
Она снова глубоко вздохнула, но ее внутренний голос еще не сказал последних слов.
«Будь начеку, Криста, — проговорил он. — Ты готова полюбить этого человека».
Звуковая волна обрушилась на Кристу, когда она вышла из коридора на террасу, расположенную на крыше отеля «Парк-Сентрал». Криста стояла под пологом из цветов, образующим вход, и вдыхала теплый воздух, насыщенный запахом распускающегося по ночам жасмина. Похоже, Господь Бог забыл, что сейчас ноябрь. Здесь все было как в преддверии лета, и немыслимые краски туалетов гостей гармонировали с кроваво-оранжевым закатом солнца, опускающегося за мерцающие небоскребы Майами.
Наметанный глаз Кристы разом охватил всю сцену. Девушка жила здесь уже три месяца и привыкла к раскованным нравам флоридских вечеринок, но эта выглядела чем-то особенным. Рок-оркестр, состоявший из довольно скудно одетых девушек, расположившихся на подиуме в центре террасы, издавал громоподобные звуки, которые, сливаясь с волнами жары, взвинчивали температуру. Криста присмотрелась к публике. Здесь мелькали обычные для таких вечеринок лица, но возбужденные до предела. Томные художники слонялись вперемешку с публицистами, у которых волосы были завязаны в конские хвосты. Ошеломленные и возбужденные нью-йоркские издатели таращили глаза на мускулистых мужчин и загорелых, роскошного вида женщин из мира моделей Майами. Полутона здесь были исключены. Правил бал кричащий цвет. Ничто не имело такого успеха, как крайности. Юбки походили на пояски, мужчины были обнажены до пояса, а танцы могли бы конкурировать с аэробикой.
Запах жасмина, жара и острота ощущений витали в воздухе, пропитанном также ароматом еды, от которого текли слюнки. По краям террасы были расставлены маленькие прилавки, предлагавшие огромный выбор местных деликатесов. То было новое направление в кулинарном искусстве. Некоторые называли его «Кухня Нового Света», другие «Флоридская кухня», но как бы ни называли это направление, оно отличалось новизной. Криста подошла к одному из прилавков. Здесь была настоящая маленькая Гавана: те же сладости, какие можно видеть во время знаменитого карнавала, когда миллионы кубинцев едят, пьют и танцуют целую неделю. Здесь подавали бананы и говяжьи языки по-креольски, горячее мясо в булькающем соусе, жареную телятину и свинину, жареных цыплят и пригоршни черной фасоли. Рядом вам предлагали всевозможные причудливые лакомства: меланж из манго, причудливые смеси из фруктов, множество разнообразных цитрусовых. Папайя, гуава, юкка с цыплятами и фазанами под соусом соте. Желудок у Кристы заурчал в предвкушении еды. Однако сначала следовало подумать и о кое-каких других проблемах, и в первую очередь о выпивке.
