тут же развестись. Зато три куска, Цветкова. Три! Ты только представь себе эту кучу деньжищ.
— И представлять не буду, просто позвоню твоей маме и она моментально выбьет всю дурь из твоей пустой головы. Согласиться на это безумие, это же…. это же высшая ступень глупости! Сама подумай — это Малиновский, от него точно добра не жди, а вот подлянку — запросто. Он что-то задумал, точно тебе говорю, — со знанием дела констатирует Анька, и я закатываю глаза, негодуя от её феноменальной упёртости.
— Ну что он может задумать? Жениться на мне и потом завербовать в пожизненное рабство? Да нафик я ему сдалась, как и он мне, у нас чисто деловое соглашение — я помогаю ему, он помогает мне, все счастливы, все довольны, фейерверки, бабочки, салюты.
— А если он тебе потом развод не даст? — щурит глаза Цветкова.
— Да зачем ему это? Я тебя умоляю!
— А если он тебя на правах мужа, — запинается и говорит чуть тише “страшным” голосом: — а если он тебя обесчестит?
— Ну тебя уже совсем не в ту сторону понесло. И я сразу ему сказала, что никакой брачной ночи — это главное условие.
— Так он прям тебя и послушает, ага. Святая наивность, будто вчера родилась. Окрутит, обаяет… гадости какой-нибудь в минералку подсыпет — и всё, финита ля комедия, — Анька поджимает губы и садится на крышку унитаза. — Волнуюсь я за тебя, Жень, ну правда дело плохо пахнет.
— Нормально оно пахнет, деньгами, — воспользовавшись заминкой забираю свой гаджет и вкладываю в слова всю уверенность, которую на данный момент ощущаю: — Всё будет хорошо, Ань, не волнуйся. Ты, наоборот, радоваться за меня должна, такое щедрое предложение одной на миллион достаётся. Получу деньги, сделаю сюрприз Джону — полечу без обратного билета и никуда он не денется, — хихикаю, — а потом мы и тебя в Америку к себе заберём.
— Больно нужна она мне, Америка твоя, мне и здесь хорошо, — Цветкова горделиво задирает подбородок, а потом сдаётся. Махнув ладонью, поднимается с крышки унитаза и деловито расправляет на домашних шортах складки: — А вообще, ты права — жизнь твоя, шишки твои и решение тоже твоё. Только потом не реви мне в плечо.
— А чего это мне реветь?
— Потом, когда этот подлец тебя обманет — а он обманет, попомни моё слово — ни один литр слёз в жилетку мне прольёшь.
— Не каркай! — суеверно стучу по деревянному шкафчику и поднимаюсь следом за подругой. Желая подбодрить, кладу руку на её плечо и игриво толкаю бедром: — На свадьбу-то ко мне придёшь?
— Подумаю, — набивает цену Анька, но я вижу, что она уже почти не злится. — И в кого ты только, Женька, такая….
— Какая?
— Безбашенная. Я бы ни за что на подобное не решилась.
— Да я бы тоже не решилась, но ты знаешь, три миллиона здорово усыпляют страх. И разум заодно.
Мы, обнявшись, выходим из ванной, и Анька кивает на мой карман:
— Телефон-то верни.
Достаю её мобильный и застываю в нерешительности:
— Точно мамке звонить не будешь?
— Да точно не буду.
— Поклянись!
— Ну что за глупости!
— Давай-давай, как в детстве, — и подсказываю: — Клянусь, что ни за что не нарушу слово, иначе…
— …иначе не сойти мне с этого места и век замуж не выйти, — закатив глаза заученно продолжает Анька и протягивает руку. Вкладываю в её ладонь простенький смартфон и точно знаю, что клятву Цветкова не нарушит.
Аня убирает мобильный в ящик и садится за письменный стол, деловито вывалив перед собой гору потрёпанных учебников. Водрузив на аккуратный нос очки, оборачивается на меня и выкидывает указательный палец:
— Но учти — мне всё это не нравится.
Часть 4
За день до предложения
— Тринадцать, четырнадцать и… пятнадцать, — листаю записную книжку до конца и убираю новёхонький айфон в карман джинсовки. — Против твоих несчастных четырёх. Прости, но это провал, бро.
— И как ты это делаешь?! За полчаса уломать пятнадцать девчонок дать свой номер телефона — это же, блин, магия какая-то, — Артём раздосадованно бьёт ладонью по кожаной обивке дивана и берёт свой стакан с пивом. — Колись, они все уродины были?
— Ты видишь здесь уродин? — задаю встречный вопрос и обвожу взглядом переполненный танцпол, где она симпотнее другой.
— Тогда половина номеров точно левые, — перекрикивая оглушающую музыку уличает друг и довольно откидывается на спинку дивана. — Написал от балды, чтоб впечатление произвести.
— Звони по любому и если хоть один из них окажется липовым, я тебе… ну не знаю… Я тебе тачку свою на неделю дам погонять. Но если все реальные, ты сбриваешь свой хаер, — бью сразу джокером, и Пашутин, на автомате тронув свою укладку-помпадур, скисает.
— Ладно, признаю, ты меня сделал. В который раз. И что в тебе есть такого, на что они все ведутся?
— Харизма, неописуемая красота и шикарное мускулистое тело?
— Оставь эту фигню, вон, для них, — Артём кивает на заполненный девицами танцпол и угрюмо присасыватся к стакану.
По правде говоря, Тёму даже немного жаль. Из кожи вон лезет чтобы закадрить какую-нибудь зачётную тёлочку, а в итоге слышит только смешки в свой адрес и очередное нет. Не сильно разбираюсь в мужской красоте, но Пашутин, вроде бы, не урод, в спортзал ходит, да и с деньгами ненапряжно, но с девчонками полная беспросветная засада.
А как у меня? А у меня, как вы, наверное, уже поняли — всё просто зашибись. Пятнадцать номеров за полчаса — это далеко не предел. У меня вообще безграничные возможности во всех областях. Да-да, во всех, вы не ослышались, и то, о чём вы в первую очередь подумали, я тоже делаю феноменально.
— Короче, ты хочешь сказать, что можешь закадрить вот прям вообще любую? — осушив стакан, Пашутин подаётся вперёд и щурит уже прилично залитые глаза.
— Вообще любую, — бросаю не раздумывая, нисколько не сомневаясь в своей правоте. — Называй
