думаю, что ее можно положить туда, – наконец решает она. – Мой обсессивно-компульсивный синдром не позволит мне дожить до завтрашнего утра, зная, что тут есть какая-то глупая коробка, которая не выглядит волшебно.
Я фыркаю.
– Могу упаковать ее, если хочешь.
– Упаковочной бумаги не осталось.
– Возьму газету. Или пергамент.
Моя девушка пристально смотрит на меня.
– Представим себе, что ты этого не говорил.
Ее отец смеется. Вот же предатель!
– Ладно, тогда открой ее прямо сейчас, – говорю я. – Мы даже не знаем, от кого это, так что, технически, это может быть неофициальный рождественский подарок. На пятьдесят процентов я уверен, что это бомба, но не беспокойся, красотка, твой отец заверил меня, что после взрыва нам найдется иное предназначение.
Грейс вздыхает.
– Иногда я тебя не понимаю.
Затем она бросается на кухню за ножницами.
Я восхищаюсь ее задницей, которая отлично смотрится в ярко-красных легинсах. К ним она надела красный в белую полоску свитер. Ее папа одет в такой же свитер, но только зеленый с красным, с глупым изображением северного оленя, которого я принял за кота, когда увидел впервые. Очевидно, мать Грейс связала для него эту ужасную вещь, когда их дочь была еще маленькой. Как человек, у которого не было семейных праздников, я вынужден признать, что мне очень нравятся странные рождественские традиции.
– Ладно, давайте посмотрим, что там. – Голос Грейс звучит взволнованно, когда она разрезает полоску упаковочной ленты на коробке.
Что касается меня, то я – настороже, потому что не полностью исключил мысль, что это может быть нечто опасное.
Оно открывает картонную крышку и вынимает маленькую записку. Хмурит брови.
– Что там? – требовательно спрашиваю я.
– Тут написано «Скучаю».
Моя настороженность взлетает на десять футов выше. Что за черт? Кто, черт возьми, посылает моей девушке подарки с открытками, на которых написано «Скучаю»?
– Может, это от твоей мамы? – делает предположение Тим, глядя так же озадаченно. Грейс лезет внутрь и роется в море упаковочной бумаги. Она хмурится сильнее, когда нащупывает что-то внутри. Мгновение спустя ее рука появляется с добычей. Все, что мне видно, – пятна синего, белого и черного, прежде чем Грейс, взвизгнув, роняет это, будто оно обожгло ей ладонь.
– Нет! – стонет она. – Нет. Нет. Нет. Нет, нет, нет, нет. – Ее разъяренный взгляд обращается ко мне. Она тычет пальцем в воздух. – Избавься от него, Джон.
О, боже. Осознание приходит, когда я подхожу к коробке. Теперь я вполне представляю, что там может быть, и – да.
Это Александр.
Отец Грейс хмурит лоб, когда я достаю из коробки фарфоровую куклу.
– Что это? – требовательно спрашивает он.
– Нет, – все еще повторяет Грейс, указывая на меня. – Я хочу, чтобы этого тут не было. Немедленно.
– Что именно я должен сделать? – вмешиваюсь я. – Выбросить?
Она бледнеет от этого предложения.
– Нет, этого делать нельзя. Что, если он разозлится?
– Конечно, он разозлится. Посмотри на него. Он постоянно зол.
Сдерживая содрогание, я заставляю себя посмотреть на лицо Александра. Поверить не могу, что прошло почти семь благословенных месяцев с тех пор, как я его видел. Если уж говорить о жутких антикварных куклах, то эта будет во главе списка. С фарфоровым лицом, настолько белым, что оно кажется неестественным, у него большие безжизненные голубые глаза, странно густые черные брови, крохотный красный рот и черные волосы с экстравагантными залысинами. Он одет в голубую тунику с белым носовым платком, в черный пиджак и шорты и блестящие красные туфли.
Это самая жуткая вещь, которую я когда-либо видел.
– Вот что, – говорит Грейс. – Не общайся больше с Гарретом. Я серьезно.
– В его защиту, это все начал Дин, – подчеркиваю я.
– И с ним тоже не общайся. Общайся с Такером, я знаю, он ненавидит все это так же, как я.
– Думаешь, мне это нравится? – Я уставился на нее. – Да ты посмотри на это! – Я машу Александром перед Грейс, которая пригибается и уклоняется, лишь бы не попасть под его болтающиеся руки.
– Я не понимаю, – ощетинивается Тим, протягивая руку к кукле. – Это феноменально! Посмотрите, как это сделано. – Он восхищается куклой, в то время как мы с его дочерью пялимся на него в ужасе.
– Черт возьми, папа, – вздыхает Грейс. – Теперь и ты коснулся его.
– Это немецкое производство? – Он все еще рассматривает Александра. – Похоже на немецкое. Девятнадцатый век?
– Меня очень беспокоит ваше знание старинных кукол, – откровенно говорю я. – И мы не шутим, сэр. Положите его, пока он вас не запомнил. Для нас уже слишком поздно… Нас он уже знает. Но у вас еще есть время спастись.
– От чего?
– Он одержим, – мрачно отвечает Грейс. Я киваю.
– Иногда он вам подмигивает.
Тим проводит пальцами по подвижным векам.
– Этому механизму сотни лет. Если глаза открываются и закрываются сами собой, это, скорее всего, просто износ.
– Прекрати его трогать, – умоляет Грейс.
Действительно. Он что, желает умереть? У Гаррета это желание точно есть, потому что он очевидно хочет, чтобы я убил его при следующей нашей встрече. Я люблю Гаррета Грэхема как брата. Он мой самый близкий друг. Товарищ по команде. Он, мать его, потрясающий. Но провернуть такое с нами на Рождество?
Конечно, я злоупотребил тем фактом, что у меня есть запасные ключи, чтобы несколько месяцев назад протащить Александра в дом Гаррета и его подруги на день рождения Ханны. И тем не менее.
– Вы не против, если я сделаю фото и попытаюсь выяснить его стоимость? – спрашивает Тим, гикнутый академик в нем поднимает голову.
– Не стоит беспокоиться. Он стоит четыре тысячи, – любезно отвечаю я.
Его брови взмывают.
