базовом уровне, так как проучилась всего один семестр, но знаю достаточно, чтобы распознать язык.
Я снова пытаюсь открыть глаза, но это еще труднее, чем раньше. Они накачали меня наркотиками? Я снова теряю сознание, и последнее, что помню, — тихие слова рядом с моим ухом и свежий лесной запах мужского одеколона. Я не должна позволять себе дремать в окружении этих людей, но глубокий и успокаивающий голос убаюкивает меня, и по какой-то причине этот звук заставляет меня чувствовать себя в безопасности. Вздохнув, зарываюсь лицом в твердую мужскую грудь и засыпаю в объятиях врага.
Я перекладываю спящую девушку так, чтобы ее голова лежала на моем плече, и поправляю одеяло, в которое ее завернул. Я откидываюсь назад в кресле, рассматривая ее невероятно бледное лицо. Вокруг глаз темные круги, несколько мокрых, неровно остриженных прядей волос прилипли к щеке над поблекшим желтым синяком. Она выглядит как человек, переживший ад и вернувшийся обратно.
— Мой мальчик, ты не можешь держать ее здесь, — говорит Варя, домработница Романа. — Ей нужна медицинская помощь.
— Док останется на ночь. Ты тоже можешь остаться, если хочешь. — Я смотрю на нее. — Она никуда не поедет.
Варя качает головой и поворачивается к доктору.
— Насколько серьезно состояние девочки?
— Обезвоживание. И начальная стадия пневмонии. Я вколол ей антибиотики. Давай ей эти таблетки каждый день до вторника. — Он протягивает мне бутылочку с лекарствами и кивает в сторону пакета с капельницей, который держит Варя. — Вечером ей понадобится еще один пакет физраствора.
— Что-нибудь еще?
— Скорее всего, она будет спать до утра. Когда проснется, дай ей воды и что-нибудь поесть, но в первый день еда должна быть легкой. А так, она здоровая женщина, но это, — он указал на девушку у меня на руках, — произошло недавно. Возможно, ее морили голодом.
Я замираю.
— Ты хочешь сказать, что ей не давали еду? — Я пристально смотрю на доктора.
— Я хочу сказать, что она либо очень мало ела, либо вообще не ела в течение последних пяти-шести дней. Может быть, больше.
Жгучая тревога разливается по телу, начиная с живота, пока не поглощает меня. Комната вокруг меня тускнеет и превращается в темный подвал, единственный свет исходит от моего фонарика. Повсюду разбросаны ящики и куски сломанной мебели. И тела. По меньшей мере десяти девушек, грязных и худых. Моя вина. Все по моей вине. Если бы пришел раньше, а не выполнял приказы, я мог бы их спасти. Я проверяю пульс у каждой, одну за одной, хотя знаю, что все они мертвы. У всех большая красная точка в центре лба. У всех, кроме последней. Едва слышный стон срывается с ее губ, когда прижимаю палец к ее шее. Она открывает глаза, смотрит на меня, и пульс под моим пальцем перестает биться.
— Сергей? — Голос Вари доносится до меня, но звучит издалека.
Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох, пытаясь блокировать новую волну образов. Левая рука начинает дрожать. Черт. Я стискиваю зубы и изо всех сил жмурюсь.
— Черт. Варя, отойди от него. Медленно, — кричит Феликс откуда-то справа. — Все на выход. Сейчас же.
Один глубокий вдох. Потом еще один. Не помогает. Такое ощущение, что я сейчас взорвусь. Я слышу, как уходят люди и закрывается дверь, но эти звуки смешиваются со звоном в ушах. Желание уничтожить что-то, хоть что-нибудь, одолевает меня, а ярость все нарастает и нарастает во мне.
Девушка в моих руках вздрагивает и поворачивает голову влево, зарываясь лицом в мою шею. Ее дыхание на моей коже похоже на крылья бабочки. Воспоминание исчезает. Она вздыхает, затем кашляет. Я открываю глаза и смотрю на нее, ища признаки страдания, но она, кажется, в порядке.
Я откидываюсь назад в кресле, чтобы ей было удобнее, натягиваю одеяло на ее худенькое плечо и замечаю, что моя рука перестала дрожать. Откинув голову назад, смотрю в потолок и слушаю ее дыхание, а затем пытаюсь подстроить свое гораздо более быстрое дыхание под ее. Девушка дергается и снова кашляет.
— Все в порядке. Ты в безопасности, — шепчу я и крепко ее обнимаю.
Она бормочет что-то, что я не могу понять, и кладет руку мне на грудь, прямо над сердцем. Такая маленькая. И такая чертовски тонкая рука. Наверное, я мог бы обхватить оба ее запястья большим и указательным пальцами. Я прижимаю пальцы к ее шее, чувствуя под ними биение ее пульса. Он сильный. Она выживет. Накал страстей, нарастающий во мне, медленно спадает.
Я снова смотрю на ее лицо, заправляю мокрые пряди ее волос за ухо и ее разглядываю. Даже истощенная голодом почти до полусмерти, она прекрасна. Но не ее красота привлекает мое внимание. В ее чертах лица есть что-то знакомое. У меня безупречная память, и я на сто процентов уверен, что не встречал ее раньше, по крайней мере, лично. Но все же… я изучаю ее черные брови, утонченный нос и полные губы. Пытаюсь представить, как она выглядела до того, как ее заморили голодом, и она провела три дня в этом грузовике. Словно почувствовав мой взгляд, она шевелится, и на какую-то мимолетную секунду ее глаза открываются, и ее расфокусированный темный взгляд встречается с моим. И я вспоминаю.
На тыльную сторону моей руки попадает капля и скатывается между большим и указательным пальцами. Слышу пыхтение. Горячее дыхание обдувает мое лицо. Открываю глаза, моргаю и тут же замираю. Я смотрю на длинную морду собаки, а животное с интересом наблюдает за мной. Я изо всех сил пытаюсь сдержать растущий страх. Очень медленно, без резких движений, сажусь и отползаю к дальнему краю кровати, пока не упираюсь спиной в стену, держа зверя в поле зрения. У меня нет проблем с собаками, но то, что смотрит на меня, по размеру напоминает скорее маленького пони, чем обычную собаку.
Животное трясет головой, затем ложится на пол и закрывает глаза. Спустя мгновение до меня доносится звук глубокого храпа. С облегчением перевожу дух и оглядываюсь по сторонам.
Я нахожусь в чьей-то просторной спальне. В комнате помимо
