потом наклоняется ближе ко мне через стол:
— Ты, надеюсь, за Евой приехала не чтобы бежать с ней еще дальше?..
Теперь моя очередь таращить на нее глаза.
В первое мгновение меня возмутил ее наезд, но в следующее я задумалась.
Такая мысль меня не посещала, вариант вообще уехать из Москвы я не рассматривала, даже в голову не приходило. Но теперь, когда Лизка произнесла это… Это звучит и кажется разумным. Может, это и есть тот выход, который я ищу?
Реально. Если мы с Евой уедем, то никогда больше я не столкнусь с Потемкиным, даже случайно — под влиянием ретроградного Меркурия или велению левой пятки. У Кирилла не будет возможности узнать о ней, узнать о том, что он — отец, и забрать у меня дочь. Боже, это же так просто! Почему я сама об этом не подумала? Это…
— Глаза потуши. Загорелась она… — приземляет меня сестра не на шутку строгим голосом, по моему лицу безошибочно считав ход моих мыслей. — Куда ты собралась бежать? Как? Вот прям от меня стартанешь, с этим чемоданчиком? — кивает на дверной проем.
— От тебя не получится. Мне понадобятся документы и деньги, — рассуждаю я вслух. — И вещи, и…
— Мозги. Попросишь у Гудвина, когда доберешься до Изумрудного города. Мы с Евой как раз сейчас читаем "Волшебника", она подскажет дорогу… Даже не думай в эту сторону, Маргарита Александровна, — резко меняет интонацию с наставительно-язвительной на категоричную. — Ты никуда не побежишь. Ни с моей крестницей, ни одна.
Про мозги было обидно. Но, подозреваю, и справедливо.
— Почему?
— Потому что бегут только виновные. В чем ты виновата перед твоим Кириллом?
— Он не мой.
— Про немого будешь втирать его невесте, когда она увидит вас вместе, а мне не надо.
— Ты стихами заговорила, — улыбаюсь несмело, делая попытку понизить градус нашего общения, ибо реально ту мач.
— Если понадобится, я могу и спеть. И сплясать. Если это поможет достучаться до тебя с простой истиной, что бегством проблему не решить.
— Зато можно сделать так, что проблемы и не будет. Если Кирилл никогда не узнает о Еве, он…
— Ты сказала, он уже хочет с тобой поговорить. Раз ты сбежала, ты боишься, что разговор будет о ней?
Отвечаю кивком.
— Значит, ты допускаешь вероятность, что проблема уже существует. И хочешь оставить ее неразрешенной? Это же бомба замедленного действия, Ритк. Если ничего не сделать, она рванет. И нас всех зацепит взрывной волной. Нет, ну ты всерьез думаешь, что, если у Кира есть хоть крупица информации, хоть крошечное сомнение, он просто отпустит тебя? Даст сбежать? Да он города сметет, горы свернет, океаны осушит, а тебя достанет. Ты уже однажды убегала. Забыла?
Я не забыла…
— Ладно, фиг с ним, с Киром. А Дима? — вновь резко меняет она тему, а меня насквозь пронзает чувство стыда, что я не вспомнила о нем.
"Дима!" В отчаянии прикусываю губу. До крови.
Лиза молча отрывает от рулона и подает мне бумажное полотенце. Прижимаю его к ране.
— Про Диму-то ты не подумала… Конечно, все мысли о ненаглядном Кирилле, куда там всяким Димам?
— Прекрати! — срываясь, бросаю полотенце на стол. — Дима не всякий. Он очень хороший, любящий, заботливый, щедрый. И я не имею в виду деньги. Он — идеальный. Я его люблю, и Ева тоже.
— Про "люблю" заливай кому-нибудь другому, в остальном даже не спорю. Только чего же ты от своего идеального бежать намылилась?
— Я не от него бегу! — вскидываюсь снова.
— А получается, что и от него. Или, думаешь, он с тобой в бега подастся? Бросит свой процветающий бизнес, новую квартиру в центре, забьет на перспективы и рванет с тобой на электричке в закат?
Ответить на это мне нечего — не про электричку же возражать, — поэтому я хмуро молчу.
— А главное — как ты объяснишь ему, что гонит тебя прочь из столицы? Неужто правду расскажешь? — Лизка очень наигранно пугается.
— Тебе бы в актрисы, — бурчу сердито.
Но на этом мой протест сдувается, потому что странно негативить на правду. Пусть и неприятную.
— А тебе — к Гудвину, — огрызается беззлобно. — Так что, расскажем Димке, что у его обожаемой Евы уже есть отец?
Глава 6. Забери солнце с собою
— Доброе утро, Маргарита Александровна.
На Молодежной подсаживается ко мне в машину наш архитектор.
— Доброе утро, Арман Маратович. А почему так официально?
Обращаться друг к другу по отчеству в моей фирме — маленькой, но стабильно развивающейся, — не принято. Мне пришлось напрячься, чтобы вспомнить его миддл-нейм.
— Такой серьезный проект — волнуюсь, — чуть скованно улыбается он.
— Не первый же, Арманчик, и, надеюсь, не последний, — наклонившись вперед, хлопает его по плечу наш внештатный фотограф Зоя.
Новый проект, действительно, очень серьезный — крупный заказчик, высокие, просто запредельные, требования, — поэтому мы выезжаем на место всем "колхозом". И все загрузились в мою "Мазду", кроме инженера по благоустройству — он предпочел свой транспорт.
А ведь вместо того, чтобы ехать на объект, я могла сейчас трястись где-нибудь в поезде в далекой глубинке в попытке скрыться от своего бывшего. По причинам, которые я сама себе выдумала.
Ведь с момента нашей последней встречи прошло уже около двух недель, и он вовсе не искал встречи со мной. Ни чтобы забрать у меня Еву, ни чтобы поговорить, как собирался.
К счастью, я не наделала глупостей. Внушения от Лизы хватило, чтобы отказаться от идеи, ей же невольно и подкинутой.
В то утро сестренка на Димке не остановилась, а продолжила кошмарить меня напоминаниями и о моей фирме, и о том, что я не могу подвести своих сотрудников, и о родителях, ещё не старых, но все равно нуждающихся в нас. Во мне — я единственная дочь — и, особенно, в Еве.
Лизке удалось так меня пристыдить, что вместо того, чтобы спешно собирать вещи, мы с дочкой провели остаток выходных на родительской даче. Мама с папой были счастливы, а Ева просто в восторге. Вечером воскресенья встретили в Шереметьево Димку и все вместе вернулись в его квартиру, где уже несколько месяцев живём и мы.
Машина инженера Суворова уже ждет нас на въезде в элитный поселок, и, поравнявшись с крылом его "Кии", я киваю ему, предлагая следовать за мной.
Участок и дом, указанный в адресе, потрясают воображение.
Я видела и выполнила уже достаточно проектов разной степени сложности и хозяйских запросов, но этот однозначно претендует на звание самого-самого.
На голой лужайке — что неудивительно, иначе зачем
