Раньше, когда я воскрешала все эти ужасные слова в памяти, то тут же получала ментальной кувалдой по сердцу, со слезами на глазах наблюдая, как от него ничего не остаётся, кроме кровавых ошмётков, разлетающихся в стороны.
Теперь?
Плевать. Кое-кто сумел сделать мне гораздо больнее. На том тему и закрыли.
Новый год и все последующие праздники я провела одна в пустой квартире, со слезами на глазах глядя на то, как ветер клонит к земле кроны деревьев. Не знаю, но мне почему-то становилось легче смотреть на них. Тогда я представляла себя не такой одинокой, как было на самом деле, и смело противостоящей стихии во что бы то ни стало.
Где были всё это время мать и бабка? Вопрос из разряда риторических — в церкви, конечно. В посёлке она была одна-единственная и женщины быстро нашли среди прихожан родственные души, пропадая либо на проповедях, либо на посиделках у новых знакомых.
Меня не приглашали. Я же теперь была пропащая грешница. А вот и плюсы подъехали, да? Как там говорят, они должны быть везде? Так вот — не врут.
Квартиру, в которой мы прожили ровно две недели, я описать не смогу, даже если мне приставят к виску дуло пистолета. Я её просто не видела: две спальни, гостиная, кухня и раздельный санузел. Балкон был намертво заколочен и не открывался. Не знаю уж по какой причине: так исторически сложилась или мать постаралась. Вот и всё, что я запомнила. В остальном — одна сплошная серая клякса, как и каждый мой прожитый день.
А потом мы переехали. И не абы куда, а в большой, двухэтажный дом на горе, из окон которого открывался просто потрясающий вид на окрестности, лес и плутающую реку. На участке был разбит сад, и отдельным симпатичным строением стояла банька. Внутри же самого жилища был выполнен качественный ремонт, а также обнаружилась новая мебель и дорогая бытовая техника.
Из разговора бабки и матери я поняла, что этот дом принадлежал раньше аж самому главе посёлка, но ему предложили более жирное место в районном центре и он, не задумываясь, выставил недвижимость на продажу.
И хотя родительница моя с барского плеча указывала мне на дверь, но всё же были во всём этом и несостыковки.
— Мам, а где мой паспорт? — уточнила как-то я. — В папке с документами его нет.
— А тебе он зачем?
— Думала съездить в Краснодар на день открытых дверей, чтобы к вузам присмотреться.
— Был в папке. Если нет, значит, потерялся при переезде.
Но словам матери я больше не верила и, стоило мне остаться одной, как я принялась искать то, что мне было нужно, чтобы навсегда сбежать из этого красивого дурдома. Несколько дней заканчивались полным провалом. Но вскоре, я всё же добилась своего. Я обнаружила сейф под картиной, прямо как в фильмах. Прикинула в голове возможный пароль и ввела день рождения сестры Иры. И вуаля — дверь открылась.
Вот только внутри, помимо своего паспорта, я нашла ещё и кое-что интересное, а именно конверт, забитый валютой, точь-в-точь похожий на тот, что мне втюхивал дед Басова и стопка фотографий, на которых была запечатлена моя мать. Где-то в объятиях с незнакомым мужчиной. А где-то выходящая из отеля в обнимку с пастором нашей церкви.
Сказать, что внутри у меня всё рухнуло — ничего не сказать.
Ну, святая женщина просто...
Глава 5 – Тихий омут
Вероника
Я аккуратно, чтобы не было заметно, что кто-то лазил в сейфе, положила снимки, деньги и свой паспорт обратно, а затем закрыла и заперла дверцу. Повесила на место картину и сделала шаг назад, прикусывая кулак.
Значит, всё было правдой то, что рассказывал о матери Басов. Ни слова не соврал, а даже, получается, малость не договорил.
Ох, мама, каких ещё чертей ты скрываешь в своём тихом омуте?
Конечно же, про эту находку я никому ничего не сказала, да и про паспорт заикаться более не решилась. Сделала вид, что смирилась с потерей и кивала матери, когда та выдавала мне очередную сказочную историю про то, как она уже написала заявление об утере моего документа и всё почти уладила.
— Скоро сделают новый, Вера. Не переживай.
— А временное удостоверение личности не выдали на такой случай? — уже чисто ради стёба закидывала я мать вопросами.
— А зачем?
— Правильно, новый паспорт ведь не должны долго делать. Возможно, дней пять, ну или чуть больше, правда же?
— Откуда мне знать? Мы в глуши живём, тут свои порядки.
— За дополнительную плату можно и свои порядки навести, мам. Так-то и за сутки могут новый документ напечатать.
— У тебя что, лишние деньги есть? — насупилась родительница.
— Мы в таком шикарном доме живём, я думала, вдруг ты в лотерею выиграла, — пожала я плечами, произнося слова абсолютно равнодушным тоном, хотя внутри меня всё бурлило. Значит, родную дочь она хаяла, а сама фестивалила так, что у меня до сих пор всё это дерьмо в голове не укладывается.
— Я продала квартиру, чтобы мы могли начать жизнь с чистого листа, — мать стукнула по столу кулаком, очевидно, так подкрепляя свои слова, потому что больше это сделать было нечем. — И все из-за кого? Из-за тебя и твоей неугомонной задницы, которой приспичило спутаться с кем попало!
Ну чья бы корова мычала...
Я закрыла рот, не в силах продолжать этот бессмысленный и скользкий обмен любезностями. А ещё потому, что мать который раз с головой макнула меня в моё грязное прошлое, от которого я всё это время пыталась отмыться.
Сколько раз я почти до крови драила свою кожу в бане жёсткой мочалкой, мечтая стереть прикосновения Басова? Сколько раз прокручивала в голове всё то, что он со мной сотворил? Сколько раз воскрешала в памяти каждую страшную картинку, чтобы выскрести из своей души все тёплые и светлые чувства к этому чудовищу? Сколько горько проплакала, выворачивая сознание наизнанку в бесконечных попытках вытравить этого страшного человека из собственных мыслей? Сколько раз я винила себя за доверчивость и глупость?
Не счесть.
Каждый вечер я умирала, снова и снова разбиваясь на тысячи кровавых осколков, визжащих от невыносимой муки. И каждое утро я воскресала вновь, но только чтобы в очередной раз сойти с ума от боли разочарования, обиды и стыда.
И единственное, о чём я мечтала, так это чтобы слёзы высохли. О большем я и не просила у неба, потому что знала — прежней я уже не стану. Этот жизненный урок будет до последнего моего вздоха красоваться в душе уродливым шрамом, напоминая о том, что не все в этом мире люди.
Есть ещё и нелюди.
Из положительных аспектов моего нового существования можно было выделить только одно — школа в нашем посёлке была самая простая и в ней меня больше никто не обижал. Я сразу обозначила, чья я дочь, и многие ребята относились ко мне даже с некоторым уважением. Вообще, люди в этом месте были, в большинстве своём, добрые и открытые. Может, потому что почти все глубоко верующие. А может, мне просто в кои-то веки повезло.
Подругами я не обжилась. Я слишком была разрушена и пуста изнутри, чтобы хоть кому-то улыбаться, обсуждать погоду, новости или книги. Мне было стыло. Мне было больно. Мне было холодно изнутри и снаружи. Всегда!
Да и вставать с постели каждый день мне помогала лишь одна-единственная мысль — скоро я уеду отсюда. Навсегда! Выдохну весь пепел из лёгких и начну новую главу своей жизни.
Я наполню её смыслом. Сама! Мне больше никто не нужен...
Но было бы странно, если бы судьба не продолжила вставлять мне палки в колеса, правда? Вот и ближе к весне она выдала очередную партию говна на лопате, мол «на, Вера, жри!».
Мать, исчерпав все отговорки на тему «почему мне не выдают новый паспорт», наконец-то перестала ломать дешёвую комедию и вскрыла карты, переходя в контратаку.
— Ты уже плешь мне проела со своим паспортом, Вера!
— В смысле? Мне так-то поступать скоро ехать, мам. Это нормально, что я волнуюсь, вообще-то!
— Куда поступать?
— В институт!
— И кто за тебя платить будет? Я? Можешь даже не рассчитывать на это!
