в конфорке.
Ну конечно!
Разве могло быть по-другому?
Кофе проклевывался, рос и созревал исключительно для того, чтобы однажды вырваться на свободу из узкого горлышка турки и понестись вскачь, свободным и неукротимым.
– Ах, какая неприятность! – воскликнула я в сердцах.
Бабушка пребольно била меня по губам за любое мало-мальски серьезное ругательство, и порой я выражалась странно для посторонних.
Лиза даже не пошевелилась.
По какой-то причине у нее отсутствовал безусловный инстинкт каждой женщины, который подбрасывал нас на месте в поисках тряпки каждый раз, когда где-то что-то проливалось или крошилось.
Она продолжала сидеть на месте, втиснутая в узкое пространство между холодильником и столом, и сверлила меня взглядом.
– Ну так что? – поторопила она.
– Что «что»? – переспросила я, раздраженно протирая плиту. – Почему вообще Антон должен был мне что-то сказать? Я его даже не знаю.
– Вы разговаривали вчера в кустах за загсом.
А ты, моль настырная, значит, подглядывала?
– Я бы не назвала это разговором. Так, несколько фраз ни о чем. При чем тут ты?
– Значит, ты должна поговорить с ним обо мне.
– Я?! Должна? – Это было так изумительно-нагло, что слов приличных не находилось, а с неприличными я не дружила. – С чего это?
– Как новая жена Алеши.
– Лиза, я ничего не понимаю, – призналась я, ставя на огонь новую турку с кофе.
– Разве тебе никто ничего не сказал?
– Чего ничего?
У этой дамочки была поразительная способность невнятно излагать свои мысли.
Тут на кухне появился и сам Алеша – в молочно-белой шелковой пижаме, подчеркивающей его идеальный искусственный загар, художественно взъерошенный и сверкающий белозубой улыбкой, особой его гордостью.
– Лизонька, душа моя, – нежно пропев, он целомудренно клюнул бывшую жену в щеку, меня – в плечо, а потом пристроился за столом, красиво выгнув бровь. – Ты пришла подготовить Мирославу к разговору с Антоном? Послушай, детонька, – это уже, кажется, относилось ко мне, – всегда помни, что у этого засранца болезненное самолюбие и гора комплексов. Поэтому даже не думай насмехаться над тем, что он зарабатывает на жизнь, закапывая людей. – И он улыбнулся с высокомерием человека, который посвятил себя великому искусству.
– Давайте сначала, – предложила я миролюбиво, любуясь его жизнерадостным самодовольством.
Удивительное это зрелище – люди, которые в полном восторге от себя. На них можно смотреть бесконечно, как на горы или на море. Мне все время хотелось прикасаться к Алеше, как к редкому чуду.
– Ты не рассказал ей, – обвиняющим тоном обратилась к нему Лиза. – Почему ты не рассказал ей?
– Потому что это ваши женские дела, – отмахнулся Алеша.
– Воспитание детей – женские дела? А ты не имеешь никакого отношения к тому, на какие деньги растет твоя дочь?
– Бытовуха способна погубить во мне артиста!
Кажется, намечался крупный семейный скандал.
Я остро затосковала по бабушкиному дому, в котором было так тихо, что оглушительно тикали ходики, и даже попятилась к двери в надежде раствориться в пространстве.
Тш-ш-ш – зашипел убегающий кофе.
Ну что за утро?
– Мирослава… – Алеша нетерпеливо переставил турку на соседнюю конфорку, отчего стало еще хуже, выключил газ и усадил меня к себе на колени, поскольку других табуреток на кухоньке не было. – Оставь ты это.
– Но я хочу кофе.
– Речь идет о деньгах, – пояснила Лиза.
– Для нашей дочери Арины, – добавил Алеша, и мне показалось, что он сделал некую заминку, будто вспоминал имя девочки.
У Алеши было двое детей: девятилетняя Арина, нажитая вместе с Лизой, и двадцатилетний Олег – плод любви с богической Риммой Викторовной. При чем тут его брат, я по-прежнему не понимала.
– Он платит на них алименты, – рассеянно обронил муж, как будто речь шла о сущем пустяке, безделице.
– Антон? – уточнила я недоверчиво. – С какой стати?
– Я тоже не понимаю, с какой стати Олег получает столько же, сколько и Арина. Он ведь уже взрослый! – оживилась Лиза.
– Почему твой брат платит алименты на твоих детей? – повторила я, не отвлекаясь на нее.
– Потому что у него есть на это средства, – терпеливо пояснил Алеша тоном человека, которому приходится объяснять очевидное.
– Ах вот как, – пробормотала я озадаченно. – А ты что?
– А что я?
– Ну что ты делаешь взамен для Антона?
– Я? – поразился Алеша.
Кажется, разговор зашел в тупик.
– Значит, твой брат Антон – это Скрудж, который уже встретил всех духов Рождества и стал самым щедрым человеком в мире?
– Тоже мне, щедрость – она же ничего не стоит. Тоха не сдирает с себя последнюю рубаху, а просто смахивает крохи с барского стола.
– Конечно, такой пустяк, стоит ли об этом говорить, – безропотно согласилась я.
Я никогда, слышите, никогда не спорю с людьми.
Бабушка говорила, что дурака не переспорить, а умного жаль портить. И какой смысл сотрясать воздух?
Но я могла бы, могла бы возразить Алеше сейчас – если бы во мне было чуть больше решимости и чуть меньше нежности к его мальчишескому обаянию. Ах, какой красноречивой и убедительной могла бы я быть.
Я бы рассказала, например, как растет ребенок, у которого в целом мире одна только бабушка. Бывали у нас периоды, когда мы питались только картошкой и замороженными кабачками. Овощное пюре на завтрак, обед и ужин, а также ботинки, которые стали малы еще прошлой весной, а тебе в них хромать до зимы.
Но Алеша парил над этим миром без тяжести забот на плечах и вряд ли мог понять терзания людей, чьи родственники не закрывали твои счета.
И эта легкость вызывала во мне зависть и желание воспарить тоже.
Ведь можно жить, наверное, не переживая из-за денежных проблем.
То есть я так думаю. Ни разу не пробовала.
– В самые ближайшие дни тебе надо обсудить с Антоном финансы, – быстро сказала Лиза и чуть-чуть покраснела. Второй раз при упоминании этого имени. – Мне жизненно необходимо повысить алименты на двадцать процентов.
– А мне нужна беговая дорожка, – с капризной задумчивостью протянул Алеша. – Актер моего уровня должен быть в безупречной форме.
– Мне надо обсудить с Антоном финансы? – повторила я, все еще не понимая.
– Ну разумеется, – кивнула Лиза. – Этими вопросами всегда занимались Алешины жены.
– А… – Я встала и выпила остатки несбежавшего кофе прямо из турки.
Так алкоголики припадают к бутылке в минуты замешательства.
Я собиралась избегать Антона всеми способами, а не тащиться к нему, чтобы просить денег для своего мужа и его детей.
Более унизительной позиции и не представить.
Но ведь Алеша – тонкая душевная организация – не мог заниматься такими низменными делами.
Он любимец Мельпомены, а не какой-то там торгаш.
– А ты сама не можешь обсудить свои алименты? – спросила у Лизы.
– А
