Катя вынуждена была опять посадить Гришеньку в кроватку. Малыш, будто чувствуя, что сейчас лучше никому не мешать, притих.
– Опомнись, Костя, – обратилась она к брату погибшего мужа, – какая еще дуэль! Дело действительно за мной. А я должна тебе сказать, что... люблю твоего отца. И дуэль бессмысленна, потому что ничего не изменит.
– Ну почему же? Вот Герман в могилке, а ты – с моим... так сказать... тятенькой! А если я его, к примеру... застрелю... только к примеру... у меня ведь нет оружия... ты вновь останешься одна, тогда я тебя примусь утешать! А что? Я такой же, как они, Кривицкий! А на Герку похож вообще один в один! Ты скоро привыкнешь! Ты будешь думать, будто я – это Герка! А? Разве ты не думаешь, что мой папенька – это почти что Герман, только несколько старше! Ты ведь брата любила... Я видел, поэтому и отступил... А он... – Константин показал на отца указательным пальцем. – Он... он...
Виталий Эдуардович сделал шаг к сыну и за лацканы пиджака поднял со стула. Отец и сын стояли друг против друга и были готовы к самой решительной схватке. Катя в ужасе переводила взгляд с одного на другого и думала, что Костя во всем прав. Она никогда не посмотрела бы в сторону Виталия, если бы он не был почти что Германом, только еще лучше, сильнее, опытнее. А Костя... Что-то в нем отталкивало Катю. Может быть, то, что они не ладили с Герой. Да и потом, когда она узнала про дедовы картины, уважения к нему это не прибавило.
– Прекратите, – сказала она и оттолкнула сына от отца. Это удалось ей довольно легко, потому что мужчины подошли к краю пропасти и не знали, что делать дальше. Константин опять опустился на стул в состоянии крайней задумчивости, его отец – на диван, в не менее тяжких раздумьях.
– Я куда-нибудь уеду, – сказала Катя.
– Не выдумывай! – чуть ли не в унисон выкрикнули оба Кривицких, потом Константин щелкнул себя по коленкам:
– Слушайте, а мне ведь даже негде остановиться!
– Я могу вернуться к родителям... – начала Катя.
– Во-первых, ехать в такую тесноту с ребенком... преступление... – возразил на это Виталий Эдуардович. – Во-вторых, мы с Костей – мужчины и обязательно найдем выход из создавшейся ситуации. Я сейчас должен быть на дежурстве... в любом случае... А тебе, сын, я пока предложу комнату при больнице. Ты знаешь, я в ней сам жил... В общем, пойдем... По дороге поговорим...
Константин поднялся со стула без лишних слов, и отец с сыном ушли без завтрака.
– Этого не может быть, – сказала сильно побледневшая Юля.
– Бомжам незачем врать, – возразил Андрей. – Тем более мне, организовавшему им царский ужин с выпивкой. У них языки развязались... В общем, они мне таких страстей нарассказывали... В этом недострое кто только не выясняет отношений. Но остальное не касается братьев Кривицких, а потому повторять тебе эти мерзости я не стану. Но два бомжа били себя в грудь и божились, что собственными глазами видели, как один мужик вешал на балку второго, точь-в-точь такого же, на оранжевый шнур. Они, правда, называли шнур рыжей блестящей веревкой, но это дела не меняет. Ведь так?
– Они могли видеть уже... повешенный труп... и то, как Родион... уходил... А это не значит, что он... вешал...
– Во-первых, они употребили именно это слово – «вешал». Вряд ли оно пришло бы им в голову, если бы они не видели самого процесса. Во-вторых, ты сама говорила, что Родион обещал купить вместе с хлебом оранжевый шнур для абажура. Значит, только он мог его купить... другим он просто не нужен... и на него, прости уж... повесить собственного брата.
– Нет! – отмахнулась Юля. – Что же получается: он... вешал брата, а тот прямо так ему и отдался: вешай, мол, меня, а то я сам не могу...
– А это мысль, между прочим! – оживился Андрей. – Может быть, у Эдуарда произошла какая-то трагедия и он решил покончить жизнь самоубийством, но... не смог... У кого просить помощи, как не у любимого брата?
– И ты думаешь, любимый брат на это пошел бы?! Да он попытался бы отговорить Эдика от безумной затеи, постарался бы выручить из ситуации, в которую тот попал! Они действительно любили друг друга и ощущали себя единым целым. Получается, что Родион чуть ли не себя повесил на очень кстати купленном шнуре! Это невозможно, понимаешь ты?!
– И тем не менее Эдуард оказался повешенным! Этого же ты отрицать не можешь?
– Не могу.
– Ну вот!
– Что «вот»? – зло спросила Юля, как будто Андрей был в чем-то виноват.
– Мы ведь не знаем, в какую ситуацию попал Эдуард, а может, и Родион тоже... Может быть, они вместе куда-то влипли, и один пожертвовал собой ради другого!
– Я не могу в это поверить. Слишком напоминает приключенческий роман для подростков.
– Вообще-то... я с тобой согласен, – смешался Андрей, помолчал и добавил: – Но один из бомжей уверял, что забрал пакет с хлебом, который мужик оставил на полу. Чего, говорит, добру пропадать... В общем, хлеб и шнур покупал Родион, а потому все происшедшее очень нехорошо пахнет. Я еще раз тебя прошу: не встречайся без меня со своим бывшим мужем. Совершенно неизвестно, что у него на уме.
– Ну... не убьет же он меня, в самом деле?!
– Кто знает...
– Он меня любил... Впрочем, – тут же поправилась Юля, – это теперь тоже под большим сомнением.
– Вот именно!
Она хотела сказать, что уж он-то, Андрей, этого знать никак не может, но почему-то спросила о другом:
– Это тебе сказал тот самый бомж, который меня тогда...
Юля не закончила предложения, потому что от одних воспоминаний ее брезгливо передернуло.
– Нет, того я не видел, – покачал головой Андрей.
– Может, не узнал? Эти бомжи все на одно лицо!
– Не скажи... Твой обидчик еще достаточно молод, а те, с кем я разговаривал, старики. Волосы седые...
Юля внимательно всмотрелась в лицо Андрея и опять подумала, что где-то все же видела его до мрачной истории с напавшим на нее бомжом.
– Послушай, я допустила тебя до семейных тайн, – осторожно начала она, – но совсем не знаю, что ты за человек, чем занимаешься, кроме выгуливаний своего Джека. Может быть, что-нибудь расскажешь о себе?
Андрей, сдерживая улыбку, согласился:
– Конечно расскажу. У меня тайн нет. Обидно, честное слово! Я москвич, Юля.
– Москвич? А что ты в нашей провинции делаешь? В отпуске, что ли?
– Ну... можно и так сказать.
– Что значит «можно»?
– Вообще-то я приехал сюда продать отцовскую квартиру. Отец уже два года как умер, квартира стоит бесхозная. Сдавать чужим людям не хотелось.
– То есть ты все-таки родился в Анисимове?
– Ну да... только не помню себя здесь. Мои родители разошлись, когда я был совсем маленьким. Мама второй раз вышла замуж за приезжего москвича... вот так все и получилось. Квартира отца перешла мне по наследству.
