Бог Ярости - Рина Кент

Что это значит?

Он никогда не игнорирует мои сообщения, не считая тех случаев, когда он стал моим призраком. Сегодня утром он впервые не приставал ко мне, несмотря на мое ворчание и попытки оттолкнуть его. Более того, он вообще не появился.

Может, ему надоело преследовать меня? Он определенно не выглядел настолько заинтересованным во мне, когда Джереми был перед его носом между раундами боя.

Черт возьми.

Я прикрываю глаза рукой. Что, блять, со мной не так? Почему я не могу выкинуть из головы образ Джереми, так интимно прикасающегося к нему?

На самом деле, это была одна из причин, по которой я покинул бойцовский клуб. Первая заключалась в том, что я не мог смотреть, как его бьет Киллиан. Даже если он бил в ответ в два раза сильнее.

Тиканье в моей голове усиливается, заставляя вжаться в спинку дивана.

Тик.

Он не придет.

Тик.

Зачем ему это? Ты никому не нужен.

Тик.

Ты выглядишь жалко. Просто уходи уже.

В глубине моего черепа начинает зарождаться мигрень, пока демоны бесчинствуют, выплескивая свою ненависть и без умолку рассказывая, что они обо мне думают.

Я знаю, что должен уйти. Знаю. Но по какой-то причине остаюсь на месте.

Реальность ситуации прорывается сквозь меня без предупреждения.

Я не хочу уходить.

Лифт издает звук, и адреналин бурлит в моей груди.

Успокойся. Так сильно отчаялся?

Не уверен, что это сработает, потому что, когда я встаю, мои ноги едва удерживают меня в вертикальном положении. Кожа покрывается мурашками, когда я чувствую его подавляющее присутствие, но потом я вижу его, и мои губы приоткрываются.

Брызги крови покрывают некоторые татуировки на его груди и украшают красивые черты. Волосы собраны в беспорядочный пучок, а пряди выбиваются из него и обрамляют лицо с блеском дикости.

Я не видел его таким взбешенным со времен инициации. Но даже тогда он был скорее напористым и игривым, чем… опустошенным.

Его глаза нехарактерно пустые, синие, такие темные, что я не могу разглядеть в них Николая, которого узнал за последние пару недель.

— Привет, извини, я позволил себе… — я едва успеваю произнести эти слова, как он прижимается своим телом к моему.

Дыхание вырывается из моих легких, и мы оба падаем на диван. Я поднимаю руку, чтобы попытаться обрести равновесие, но он хватает меня за запястья, удерживает их над головой и просовывает свое колено мне между ног, заставляя их раздвинуться.

— Николай, что ты…

— Закрой. Свой. Рот, — он прикусывает мою нижнюю губу с каждым словом, вызывая у меня дрожь.

Моя голова кружится, дрожь распространяется по коже и заканчивается в моем члене.

Неужели я могу так возбудиться от простого поцелуя. Это даже не полноценный поцелуй.

Блять.

Я существую в его близости, а затем на грани.

Он прикасается ко мне, и я загораюсь.

Вот почему я сделал все, что в моих силах, чтобы сохранить между нами дистанцию. Вернуть контроль над своей бесстыдной реакцией на него.

Но Николай не понимает, что такое дистанция.

Его зубы кусают грубее, чем обычно, и покалывания взрываются на коже, зажатой между ними.

Но мне нравится такая боль. Эта боль не ментальная и не эмоциональная. Эта боль означает, что я здесь, а не поглощен черными чернилами или затянут отвратительной тошнотой.

— Кто она такая, черт возьми? — рычит он мне в губы, его грубые слова вибрируют на моей коже.

Я пытаюсь очистить голову, что в данных обстоятельствах невозможно.

— О ком ты?

— Девушка, которая бросалась тебе в объятия во время моего гребаного боя.

— А… Ава?

— Ава. Ее имя чертовски красиво смотрелось бы на могильном камне.

— Что за… — я немного протрезвел и попытался высвободиться из его хватки. Его пальцы впиваются в мою кожу, не давая пошевелиться.

Господи. Мне всегда нравилось, какой он большой, но это неудобно, когда мне нужно сбросить его с себя.

— А ты быстро нашел замену Кларе, — он рычит ее имя как ругательство и кусает меня за челюсть, горло и адамово яблоко. — Но я сделаю так, что они все исчезнут. Запомни мои гребаные слова.

Я стону от каждого укуса, мой член утолщается, пока не упирается в брюки. Почему мне так нравится, когда он груб?

— А… Ава… моя подруга детства. Ты… видел ее во время той игры в пабе.

Он резко поднимает голову, глаза мерцают, а брови нахмурены. Мне все еще не нравится выражение его лица, но оно немного смягчается, суровое, но узнаваемое.

— Так вот где я ее видел. Она не замена Кларе?

— Что? Конечно, нет. Мой кузен убьет меня.

— Я, блять, убью его или любого, кто посмеет прикоснуться к тому, что принадлежит мне.

Я сглотнул комок в горле, разглядывая его дикие черты, и мои губы приоткрылись, когда я понял, что он говорит серьезно.

Это должно оттолкнуть меня, заставить снова бежать, но мой член стал твердым как камень, и я в бреду.

Мои легкие наполняются его запахом — мяты, крови и всего мужского. Он свербит и звенит внутри меня с непреодолимой силой.

Никто никогда не говорил мне подобного. Никто никогда не был настолько одержим мной, чтобы вести себя так, будто готов приложить все усилия, чтобы защитить меня.

Мне даже не нужна защита или эта токсичная связь.

Но реальность, которую я пытался игнорировать, врезалась в меня.

Я хочу его.

Я чертовски хочу его. Так сильно, что мне становится больно.

Поэтому я поднимаю голову и захватываю его губы в карающем поцелуе. Я просовываю язык в его рот и чувствую металлический привкус крови. Чувствую вкус отчаяния. Ноющей похоти.

Я трахаю его рот так же сильно, как он трахал меня.

Постоянный страх рассыпаться на части исчезает, когда он отдает в ответ так же яростно, как принимает, лишая меня дыхания.

Постоянная боль, которой я дышу изо дня в день, рушится и рассыпается, как это происходит каждый раз, когда Николай прикасается ко мне. Внутри меня уже не так пусто и пустынно, и я могу дышать воздухом, который не пропитан черными чернилами или мерзкой тошнотой.

Это напугало меня до смерти в первый раз и каждый последующий, но теперь мне плевать на последствия удовольствия.

Если страх и боль — это цена, которую я должен заплатить за то, чтобы еще раз попробовать его на вкус, то так тому и быть. Я вырываю руку из его хватки и погружаю в его волосы, разрывая резинку и позволяя