– Возможно, – несколько неуверенно подтвердила Светлана Николаевна, – только ее давно уже разломали. Еще до революции кухню, где все готовили, перенесли в другое помещение, а здесь только разбирали продукты и делали грязную работу: мясо порубить, картошку перебрать…
– Правильно, – радуется Антон, – и значит, печка уже не работала и ее разломали.
Егор, Таня, Анечка, Иван Семенович и директор музея не проронили за это время ни слова, они следили за разговором, не очень понимая, к чему он ведется. Аня, подозревавшая Антона в попытке всех разыграть, осторожно спросила:
– Ты к чему это все, Антон? Ты что-то придумал?
Антон поворачивается к ней:
– Мне кажется, что придумал. Танюша, Светлана Николаевна, я то ли где-то читал, то ли слышал, что когда топят печь, получается очень много грязи – и дрова не стерильные, и угольки выпадают, и так далее, и поэтому в приличных домах делались специальные печные чуланчики. Это правда?
– Конечно, – говорит Таня, – в печном чуланчике складываются дрова, кочерга там стоит. То есть печка находится в одной комнате – чистой, а топка ее выходит в соседнюю, которая обычно небольшая…
Как-то все одновременно поняли, что имел в виду Антон, и не сговариваясь побежали обратно. Столпившись около стенки, они разглядели слабо очерченный полукруг печной топки, замазанный известкой.
– Он сложил все в топку, заделал ее и приказал разломать неработающую печь. – Антон почему-то уверен, что так все и было. – Мне кажется, мы легко откроем эту дверцу, нужно только известку снять.
* * *
Когда последний кирпич, закрывающий проем, был вынут, они увидели небольшой темно-коричневый саквояж, закрывающий собой все пространство. Директор музея осторожно достал его из образовавшейся ниши и поставил на пол. Щелкнул металлический замок, и саквояж широко распахнулся. Было видно, что внизу лежат какие-то предметы, аккуратно завернутые в куски ткани. А поверх них роскошной беспорядочной кучей виднелись женские украшения, переливавшиеся разноцветными драгоценными камнями в золотых и серебряных оправах: бусы, цепочки, колье и что-то еще, изящное и дорогое.
– Съемочная группа благодарит граждан, предоставивших для съемок настоящие золото и бриллианты! – не может удержаться Антон. – Как в кино, честное слово, – добавляет он извиняющимся тоном, подозревая, что нарушил торжественность момента.
Все смеются. Светлана Николаевна осторожно берет один сверток и разворачивает ткань. В свертке лежат несколько столовых ложек с черенками, украшенными затейливым орнаментом, в котором легко и привычно читается вензель графа Стомбальо.
– Столовое серебро графа, – говорит она, – красиво как…
– А где же архив? – Иван Семенович явно разочарован. – Неужели это миф?
– Нет, Иван Семенович, – отвечает Антон, заглядывая в открытый тайник, – посмотрите.
Иван Семенович подошел и, наклонившись, тоже заглянул внутрь: в глубине печной топки аккуратной стопкой лежали четыре черные папки. Старик, нервно проведя рукой по лицу, как будто смахивая паутину или прогоняя возможные галлюцинации, судорожно вздохнул, оглянулся, как бы призывая всех в свидетели, и наконец дрожащими руками осторожно вытащил на свет архив графа Стомбальо.
Они смотрели на здание, как будто тающее в быстро наступающей темноте. Линии стен теряли строгость, мозаичные сюжеты расплывались, смешиваясь в единое нечеткое пятно, и только ярко-синий купол еще отчетливо виднелся на фоне южного звездного неба. Аня прижалась к плечу мужа, любуясь «Дачей Стамбула». Под старым кленом кто-то стоял, и Аня вгляделась в силуэты.
– Антон, тебе не кажется, что это наша дочь? – ошеломленно прошептала она.
– Катюшка? – удивился Антон и, чуть наклонив голову, прищурился. – Слушай, мама, точно ведь она.
Они переглянулись: девушка самозабвенно целовалась с каким-то мужчиной.
– Катя, я люблю тебя, – донеслось до слуха онемевших родителей, – выходи за меня замуж.
– Это Митя, – одними губами произнес Антон.
– Папа, твоей дочери всего восемнадцать, ей рано замуж. – Аня никак не могла прийти в себя. – Митя старше ее на восемь лет, я вообще считала, что они друзья и…
Договорить она не успела: Антон закрыл ей рот сильным, но нежным поцелуем. Аня слегка задохнулась от неожиданности, потом коротко вздохнула и, обняв мужа, прильнула к нему в долгом упоительном поцелуе.
Резкий порыв ветра сорвал шляпу, надвинутую на глаза, и оранжевое июльское солнце больно ударило по глазам. Аня резко села, зажмурилась и вдобавок еще закрыла глаза рукой. Господи, она же уснула! Так можно и солнечный удар схватить. Голова гудела, в ушах стоял невообразимый звон, и немного подташнивало. Сразу ворвались в сознание шум переполненного пляжа, музыка из кафе и морской прибой. Антон лежал рядом и, казалось, тоже спал. Почувствовав, что на него смотрят, он открыл глаза и улыбнулся.
– Пойдем окунемся? – ласково спросил он. – А то так и сгореть недолго.
– Антон, – Аня смотрела немного задумчиво, – у нас будет девочка.
Антон слегка приподнялся на локтях и, заглядывая в глаза жене, спросил:
– Точно?
Аня кивнула.
– Катькой назовем, – решительно сказал будущий отец, – и даже не спорь.
