— Я бы не стала тебя мучить.
— Я тоже так подумал. Черт, так я и знал, что не надо торопиться. Какой же я все-таки придурок! Забудь обо всем, что я сказал.
— Как я могу такое забыть? Но ты не волнуйся, все хорошо. Правда. Я польщена. Просто я еще не уверена. Прости.
Почему, почему не может она сказать то, чего ей на самом деле хочется? Да, да. Люби меня, женись на мне. Да.
Он состроил вымученную улыбку.
— Но ты хотя бы подумаешь? Хоть когда-нибудь, как ты говоришь?
— Когда-нибудь. — Улыбнувшись, она поцеловала его в щеку. — Спасибо.
— Прекрати ты эти вежливости. Иди лучше сюда, обними меня. Желаю получить утешительный приз.
* * *
В понедельник они вышли с Вив пообедать: сидели на скамейке в парке и ели сэндвичи.
— О-о, какое у тебя непроницаемое лицо. — Глаза Вив сузились. — Что произошло? Ты случайно не поссорилась с Уиллом?
— Не-а, — помотала головой Белла. — Даже наоборот. Он сделал мне предложение.
— Предложение? Ты имеешь в виду выйти замуж?
— Нет, пробурить у меня в саду нефтяную скважину. Конечно, выйти замуж, что же еще? Просто смешно.
— Смешно? Да это же прекрасно! — Вив сжала Беллу в объятиях. — Я так рада, ты себе не представляешь. Боже мой, венчание, у вас будет венчание! Я сейчас заплачу.
Вместо этого она откусила от сэндвича кусок и принялась его с аппетитом жевать, потом спросила:
— Подожди-ка, а почему тогда ты не бьешься в экстазе? Ты ведь сказала «да», надеюсь?
— Не совсем.
Вив замерла с открытым ртом.
— Не поняла.
— Понимаешь, это все произошло так быстро. Я думала, хоть ты проявишь здравомыслие и поддержишь меня. Ты должна мне сейчас рассказывать, что не стоит торопиться, что надо поразмыслить, что это самое важное в жизни решение, и все такое. Бога ради, посмотри на себя! Сколько лет ты уже живешь с Ником? Четыре? Пять? А что-то я не видела у вас вышитых салфеток с вашими инициалами под подвенечными колокольчиками.
Вив покраснела.
— Извини, — сказала Белла. — Это я погорячилась.
Вив до сих пор не вышла замуж за Ника только потому, что ее родители ни за что не явились бы на венчание вместе. Со времени их шумного развода прошло уже около восемнадцати лет, но они до сих пор отказывались находиться в одной комнате.
Вив дернула плечом.
— Ладно, проехали. Но ты, почему ты ему отказала?
— Не знаю, мисс учительница. — Белла извлекла из сэндвича салатный лист и, уперевшись носком в пятку, скинула туфли.
— Бел? Это… Это из-за Патрика? Ох, моя хорошая. Ты извини меня тогда.
Белла замотала головой, крепко зажмурив глаза:
— Я не знаю, не знаю. Я просто не смогла, не смогла, и все.
— Белла, можно попросить тебя об одолжении? — позвал ее с кухни Уилл.
— Конечно. А почему таким официальным тоном? — Она сбежала вниз. — Ты что, хочешь попросить у меня взаймы все заработанные тяжким трудом сбережения?
— Нет. Не злись, только… Только не могла бы ты убрать отсюда фотографии Патрика? Перенести их в свою студию, например?
— О боже, Уилл, ты же не ревнуешь к покойнику? Я и не подозревала, что ты такой нервный.
— Спасибо. Я не ревную. Просто, знаешь ли, неприятно каждый раз, заходя в кухню, видеть тебя в постели с другим.
— Уилл, мы же в оленьих рогах! Это не очень-то похоже на эротический снимок, как ты считаешь?
— Ты нарочно уводишь разговор в сторону. Если уж говорить начистоту, я думал, что мне не придется просить тебя убрать эти фотографии, что у тебя достанет такта самой это сделать.
— Это у тебя не хватает такта, по-моему.
— Пусть так, но я не вижу в моей просьбе ничего странного. Я же не прошу тебя их порвать. Просто убери их, чтобы я не видел.
— Если тебе так хочется, я могу торжественно сжечь их на костре.
— Почему ты все время передергиваешь? Я не многого прошу. Но, поскольку мы уже практически живем вместе, я думал, что…
— Мы не живем вместе.
— Ах, вот как? Прошу прощенья. Какая досадная ошибка. А как же тогда назвать то, что мы вместе спим, вместе проводим выходные, то, что у тебя в шкафу лежат мои рубашки? Что в прихожей висит мой пиджак, а в ванной лежит моя бритва? Или все дело в Патрике?
— Не надо на меня орать. Ты меня просто обижаешь.
— Прости. Я не хотел. Она пожала плечами.
— Ничего. Я все равно хотела их убрать.
— Нет. Оставь. Пусть висят.
Она покачала головой и, осторожно вытащив булавки, сняла фотографии и понесла их наверх. Поднявшись в студию, поколебалась, выбирая между ящиком стола и каминной полкой. Взглянула на снимки еще раз: на одном они вместе, а на другом промокший до нитки Патрик стоит на берегу озера в Шотландии. Как странно, фотография — вот она, а человека, изображенного на ней, больше нет. Как будто вся его жизнь была лишь выдумкой, киношным сюжетом, а теперь в зале кинотеатра зажегся свет, и от нее не осталось и следа. Она подумала, что, наверное, надо съездить к нему на могилу, попрощаться окончательно. Но тут же отмела эту идею; не стоит так собой упиваться. Ей его — настоящего — на кладбище не найти; он ей становится гораздо ближе, когда она просто заказывает китайскую еду на дом. Однако мысль о кладбище заставила ее испытать чувство вины — она слишком давно не была на его могиле. С тех самых пор, как на ней установили надгробный камень.
* * *
Стоя у могилы, Белла чувствует себя немного неловко. Много раз она видела такие сцены в кино и знает, как и что она должна делать. Смотрит на памятник и пытается отринуть все лишние мысли, которые скопились у нее в голове, как выброшенные на берег обломки.
Могила огорожена бетонным поребриком, внутри него насыпан мелкий гравий. Такой же, каким засыпают дорожки, подмечает она. Патрик всегда говорил, что по тому, насколько мелок гравий на дорожках, можно определить, кто богат, а кто — нет.
Она напоминает себе, что пришла сюда, чтобы сказать Патрику какие-то важные, серьезные слова. Сказать, что жизнь без него уже никогда не станет прежней, но что она борется, и его свет ведет ее, как маяк. Но как такое скажешь какому-то дурацкому гравию для дорожек? Да и к чему произносить все это вслух? Ведь он ее больше не услышит. Он и при жизни не очень-то к ней прислушивался.
И разве существуют на свете слова, которыми можно было бы описать то, что она чувствует? Нет, это все не то, не то…
Надгробный камень сужается кверху, словно окно в соборе. Он украшен барельефом с изображением ангела, к счастью, не слишком пошлым. Как сказал бы Патрик, ангел был «приемлемым». Это было его любимое выражение. «Вино более чем приемлемое», любил он говорить. Или, вечером, в постели, чтобы ее позлить: «Ты сегодня выглядишь вполне приемлемо».
