— Себе тоже сделай, — со смехом посоветовала Марина, надевая мою поделку на безымянный палец. — И сразу в загс.
— За это надо выпить, — протянул я ей вино.
***
Эти три дня были самыми кайфовыми в моей жизни во всех смыслах. И это при том, что из дома я ни разу не выходил. И не хотелось. Мы оба почти безвылазно сидели в моей комнате, мало ели, мало спали, много болтали и ещё больше любили друг друга отчаянно, жадно, нежно, всяко… Мы строили планы на будущее, делились мечтами, и как будто отгородились от внешнего мира. Мне вообще казалось, что кроме нас ничего больше и не существует.
Только он, этот внешний мир, сам к нам ворвался. Мы как раз обедали, ждали приезда отца — он сообщил, что вечером будет, — когда по телевизору в новостях прозвучала знакомая фамилия. Рудковский.
Мы прислушались, сделали громче.
«Около двух часов ночи в районе ночного клуба «Акула» неизвестный мужчина произвел несколько выстрелов из огнестрельного оружия… Потерпевший скончался до приезда скорой. Им оказался сын Татьяны Вениаминовны Рудковской, двадцати двухлетний Альберт Рудковский. Известно, что на последнего было заведено уголовное дело, детали которого не разглашаются. Накануне его отпустили под подписку о невыезде…»
— Какой кошмар, — Марина прижала ладонь ко рту. — Алик… Мать ведь его так этого боялась… Не могу поверить… ужас какой…
— А вы его знали? — спросила Тоня, округлив глаза.
— Да, он тоже из лагеря. Он ведь такой молодой… — ошарашенно бормотала Марина, отставив тарелку с едой.
— Да, — поддакивала ей Тоня. — Сейчас просто ужас что творится…
Я молча ел. Эта новость меня вообще никак не тронула. Мне даже неинтересно было, кто и за что его застрелил. Наверняка за дело и ладно. Но Марина, поохав на пару с Тоней, переключилась на меня, когда та вышла:
— Тимур, неужели тебе его совсем-совсем не жалко?
— Кого? Алика, который хотел тебя изнасиловать, а потом сгноить в пещере? Нет, не жалко.
Я уж не стал добавлять, что, как по мне, туда ему и дорога. Она и так смотрела на меня серьезно и даже со вздохом произнесла:
— Всё-таки ты безжалостный… — Потом грустно улыбнулась: — Но зато честный.
***
Марина всё-таки навязалась Тоне в помощнице готовить к приезду отца праздничный ужин. Пока они хлопотали, я торчал с ними на кухне, зачарованно наблюдая, как она нарезает, чистит, помешивает. Так и подмывало пристроиться к ней сзади. Если б не Тоня — так бы и сделал.
Отец позвонил из аэропорта около шести, а в семь уже нагрянул. Марина нервничала, хотя и старалась казаться невозмутимой, но я уже выучил: когда волнуется, она обхватывает и трет левое запястье. Ещё улыбается, только не насмешливо, как обычно, а как-то неуверенно, что ли.
Я видел всё это сейчас, когда мы вышли встречать его в холл. Хотел приобнять её, подбодрить — ну чего она так его боится? Но она отстранилась.
Отец же, как назло, застрял у дверей — ему кто-то позвонил на сотовый, и он топтался на пороге, выстреливая в трубку обрывистыми: да… нет… да… нет.
Охота было сказать ему, чтобы послал того, кто звонит. Ну что за фигня-то? Но тут он сам наконец убрал телефон в карман пиджака и повернулся к нам.
Как там Марина говорила? На нее он смотрел в лагере недобро? Так вот недобро — это ещё очень мягко. Его аж перекосило, когда он её увидел.
— Что она здесь делает? — брякнул он тут же раздраженно.
Марина отшатнулась, и я всё же приобнял её.
— Ты чё? — офигел я. — Это у тебя вместо здрасьте? Её зовут Марина. И она здесь делает то же, что и я.
— Это меня тоже интересует. Час назад… не успел я прилететь, как мне позвонил этот... директор лагеря, рассказал, что ты там устроил. А потом сбежал.
— Ясно. Теплой родственной встречи можно не ждать, — хмыкнул я и, держа Марину за руку, потянул её наверх.
— Тимур! — окрикнул он меня.
— С приездом, — не оборачиваясь, бросил я через плечо.
Завел Марину к себе в комнату. Она привалилась спиной к стене с совершенно потерянным выражением.
— Ты не обижайся, — обхватил я родное лицо ладонями, склонился к ней. — Не обращай на него внимание. У него просто дурное настроение. Ну и вежливостью особой он никогда не отличался. Я с ним поговорю…
— Я должна уйти.
— Нет!
— Я не могу так. Это унизительно оставаться там, где…
— Пожалуйста, перестань. Не нагнетай. Я не могу тебя отпустить. Его, видать, директор накрутил, вот он и… Я поговорю с ним и все улажу.
Марина покачала головой и посмотрела на меня с какой-то обреченностью во взгляде.
— Это не настроение, я же чувствую. Я твоему папе не нравлюсь. Очень.
— Да с чего бы? Он тебя даже не знает толком. Марин, давай так, я с ним поговорю, если ничего не получится, мы уйдем вместе?
С минуту она смотрела на меня молча, потом кивнула…
***
Разговор с отцом я не стал откладывать. Забурился сразу к нему в спальню. Он пробурчал:
— Я могу с дороги хотя бы душ принять?
— Что за фигня? — пропустил я мимо ушей его реплику. — Какого хрена ты так с ней? Если она тут, значит, я ее привел. И привел не просто так.
Отец злился и молчал.
— Она — моя девушка. Я ее люблю, она меня любит. И нравится тебе или не нравится, тебе придется с этим смирится. А если нет, то и…
— Ты же ее совсем не знаешь!
— Что мне нужно, я о ней знаю. Это ты ее не знаешь. И сразу видишь в ней врага. Это уже шиза какая-то! Ещё и с порога накинулся на нее. Она уйти теперь хочет. А если она уйдет, то уйду и я.
— Это из-за нее ты в лагере погром устроил и кого-то там избил, а потом сбежал?
— Что за чушь? Какой погром?
— Так директор сказал.
— Бред. Даже говорить про это не хочу. Так что, уйти нам?
— Да постой ты! Почему у тебя все сразу так…
— Как — так? Ты сам начал этим своим «что она здесь делает»… Ты хоть подумал, каково ей?
Отец ответил не сразу.
— И что, серьезно все у вас?
— Серьезнее не бывает.
Он покачал головой. Снял галстук, швырнул к пиджаку, на кресло, распустил манжеты и воротник на рубашке.
— Ты не ответил. Мы с Мариной уходим или остаемся?
— Я никого из дома не гоню, — буркнул он.
— Остаемся или уходим? — налегал я.
— Оставайтесь. Я же сказал...
— И ты не должен с ней так разговаривать.
Отец смерил меня тяжелым взглядом, но ничего не ответил.
— Ты не должен так с ней разговаривать, — повторил я жестко.
— Я тебя услышал. У тебя всё или ещё что-то?
Момент для просьбы был не самый удобный, но выбирать не приходилось.
— Ещё что-то. Ты сядь, рассказ будет долгий…
И я выложил отцу всё, что знал. И про разбитый мерин, и про Марининого бывшего, и про то, как её забрали. В общем, про всё рассказал.
Ну, я ждал, что это ему не понравится, но не думал, что настолько.
— Ты-то каким боком туда встрял? Тебе это на кой? — орал он так, что у него на шее вздулись вены.
— Что за дикие вопросы? Если б мать была на месте Марины, ты бы так же говорил?
Но он все равно еще час, не меньше, метал громы и молнии, пока не сдулся. Но в итоге я все же вытряс из него обещание всё разрулить.
— Да куда я теперь денусь, если ты туда влез, — раздраженно ответил он. — Сейчас позвоню, иди уже…
46
Марина
Я опустилась в кресло, закрыла глаза. Так проще было успокоиться в ожидании, когда Тимур вернется.
Честно говоря, примерно такую реакцию его отца я и предполагала. Ну, может, не настолько грубо и в лоб, но его враждебность я отчетливо ощутила ещё тогда, в лагере.
В общем-то, я даже могла его понять — какая-то чужая девица посягнула на дорогое дитя. А теперь ещё и втянула его, совсем мальчишку, в какие-то криминальные разборки. Кому бы такое понравилось?
Да уж, горько усмехнулась я — на месте отца Тимура я бы тоже сама себе была не рада. Так что всё понятно и ожидаемо, только мне от этого ничуть не легче.
