Германию и дату. – Нет, нет, нет…
Машу головой отползая от чертовой папки. Падаю на пол спиной, но пячусь дальше, пока не настигаю цену. Глаза мечутся по комнате, но я ничего не вижу. Я не хочу видеть. Я больше не хочу знать, помнить…
– Я… я… не… я не хочу… нет, прошу…
– Что? Думала, что правда будет тебя баюкать на руках? Найдешь злодея и оправдание и все? – он встает с места и подходит к кровати, поднимая папку в руки. – Думала, что все будет так просто, Лора? Думала, что выросла, малышка?
– Прошу… – скулю, закрывая уши.
Я слышу, как дрожит его голос. Боже мой, боже мой прошу замолчи. Не говори больше ни слова.
Будь я проклята сотни раз.
– И я просил. Нет… умолял, пока искал ее, пока летел к ней на помощь. Она была еще теплой. Лежала в лужи крови, изрезанная и…
Я чувствую, что тошнота подступает к горлу и срываюсь в ванную комнату, опорожняя там желудок, а после сжимаюсь до размера молекулы и кричу. Проклинаю все на свете… кричу… задыхаюсь и хочу, чтобы мне не хватило воздуха. Заберите мой кислород, он мне больше не нужен…
Падаю в пропасть и отключаюсь.
Меня понесло. Я представлял все иначе, но если Лора устала, то я не меньше.
Мы оба больше не способны мыслить, как надо, поступать правильно. Все это нас разрушает, если не разрушило окончательно.
Я увидел ее исхудавшую, бледную, даже в свете одной луны, напуганную и такую же одинокую как я сам. Достаточно ли этой схожести, между нами, чтобы мы оба приняли правду такой какая она есть.
Два врага. Две жизни, которые разделяет кровь близких… достаточно ли этого, чтобы быть рядом, чтобы никогда не оглядываться назад?
Я думал, что да. Думал, что отпустил и принял все, принял ее, но воспоминая сковырнули рану, что лишь слегка покрылась пленкой и яд полился изнутри. А Лора? Будет ли она когда-нибудь готова… ко мне готова?
Если я и смогу все это отпустить снова, то Лора… она сказала, что полюбила меня? Ей явно будет мало любви, чтобы принять тот факт, что я причина ее страхов, я причина ее одиночество, пусть и сделал «доброе» дело, убив тех тварей.
Я сорвался, не мог больше держать маску и вот она в истерике. Но нет у меня подсластителя. Чем не приправляй, правда менее болезненной не станет. Они продавали молодых девушек ублюдкам на потеху, которые насиловали и ломали их, а после убивали. Как такое скажешь иначе? У меня есть только я сам и она. Достаточно ли ей меня?
Поднял ее на руки и понес в комнату. Прикоснулся к ней, такой родной, такой далекой.
«Блядь, как же я скучал».
Лег на кровать и сжал в своих руках хрупкую… мою…
– Ты всегда будешь моей, даже если будешь думать, что я тебя отпустил, – прошептал в ее волосы, вдыхая нужный мне сейчас аромат.
Моя тихая гавань. Моя маленькая девочка.
– Я знаю, что ты уйдешь. Прости меня, – сжимаю все сильней, чтобы не отпускать, чтобы навсегда оставить ее в себе.
Чтобы… любить… если я способен на подобное вообще.
Мне бы пару минут, чтобы рядом побыть.
Мне бы несколько жизней, чтобы просто касаться.
Мне бы сотни веков, чтобы крепко любить.
Мне бы только мгновение, чтобы рядом остаться.
(с)Лила Каттен Лора
Проснулась и поняла, что больше не боюсь темноту. Она внутри меня. Да и как оказалось, что есть вещи более пугающие, более мерзкие и страшные.
Крепкие руки прижимают меня, я чувствую тепло, но внутри меня сплошной лед. Мне холодно. И он больше не сможет меня согреть.
Как он только прикасается ко мне?
Мне тошно и противно от самой себя, а он… Боже.
Не удивительно что ненавидит, презирает. Лучше бы убил тогда. Зачем оставлять в живых? Хотя оно и понятно, вечные муки – это и есть ад.
Десять девушек.
Десять невинных… Звери. Все они звери. Твари.
А я? Я жалкое отродье.
И все это делали они? Мои родители?
Как такое возможно?
Приходили домой, после того как отправляли на смерть и жестокие пытки этих несчастных…
– Боже мой…
Выпутываюсь из его рук и смотрю на любимого человека, понимая, что недостойна и воздухом одним дышать.
Такие слова ему говорила, а по сути, я та, кого нужно ненавидеть.
– Прости за эту боль, Мурад. Это я тебя недостойна… Я, – чуть слышно прошептала и встала.
Заметила ту самую папку в кресле, взяла ее и вышла из комнаты.
Прошлась по коридору ощущая головокружение и остановилась напротив той, где жила его сестра.
«Камилла», все также гласили розовые буквы.
Из глаз потекли слезы ручьем от мыслей о том, что ей пришлось пережить.
Вошла внутрь, все, как и было три года назад. Настоящая комната девочки и проклятые журналы.
– Прости пожалуйста, Камилла. Прости меня, за то, что все еще живу, а вы все… не могу. Мне так жаль… Прости.
Немного посидев на полу, встаю и ухожу.
На часах два ночи. У меня нет плана, я просто ухожу подальше, чтобы не видеть эту боль в его глазах.
Охранник останавливает меня, и я принимаю непринужденный вид.
– Юра, мы в общем помирились, поэтому хочу сделать сюрприз Мураду. Поеду за вещами, а утром быстро назад, – улыбаюсь как могу и весело щебечу, только бы поверил.
– Может я тебя довезу?
– Да у меня ж там куча вещей, пока соберу их. Я ж не думала, что снова помиримся Я такси туда подальше вызвала, чтобы не шумело под окнами, а то проснется. Давай я тебе наберу, и ты меня привезешь тогда назад?
Он диктует номер и я, помахав ему разворачиваюсь и иду по тропинке.
Отсчитываю шаг и замираю на каждом десятом. Потом вновь и вновь то же самое…
Их было десять. А может больше? Сколько?
Мои родители оказались чудовищами… я любила их безусловно и сейчас захлебываюсь в отвращении к ним и самой себе. Куда мне бежать чтобы укрыться от ощущаемого гнева и отвращения? От боли, что испытывают их родные по сей день?
Имею ли я в таком случае право дышать?
«Как же ты мог быть со мной видя в моих глазах тот самый ужас, сотворенный моими родителями?»
Сворачиваю за угол какого-то дома и прячусь в темноте, но даже мгла беспросветная не спрячет меня от себя самой.
Что сейчас внутри меня?
