знаю почему он ушел. Он вспомнил о маме.
Подхожу с своей будущей жене и сыну и сажусь на пол рядом с ними.
Эмма улыбается и поворачивается ко мне, но тут же затихает.
– Ты чего? – протягивает руку и касается щеки, пуская ток своей нежностью по коже. – Что-то случилось? Проблемы?
Она так тонко чувствует меня, что иногда это не только восхищает, но и пугает немного.
– Нет, родная, – поворачиваю голову и целую ладонь.
– Тогда что? Я же вижу, Саш. Расскажи мне.
Сажусь за ее спиной и обнимаю, прижимаясь к ней всем телом.
– Эмма, я люблю тебя. Черт, я не мастер всяких таких фраз, – смеюсь ей в шею. – Просто хочу… хочу, чтобы ты знала и понимала, что я за тебя и за сына горы сверну. Всегда. Хочу, чтобы ты всегда верила в меня, это самое важное и главное, что мне нужно от тебя.
– Родной, но это и есть так. Я верю тебе. Люблю.
– Тогда, ты станешь моей женой? – вытаскиваю кольцо и кладу его на свою раскрытую ладонь.
– Ах… – вздыхает она полной грудью. – Какое красивое.
– Оно мамино.
– Оно такое… боже…
Протягивает руку и касается его подушечками пальцев.
– Ну так, что?
– Ты что, сомневался в моем ответе? – поворачивает ко мне свою голову и заглядывает через плечо в мои глаза.
– Я же не подарок. Мало ли.
– Хм… так и есть. Сейчас решим. Максим, – он поворачивается к нам улыбаясь, – как думаешь, стоит ли мне выходить замуж за папу.
Смотрит не понимая.
Берет кольцо и показывает ему.
– Надевать мне этот подарок от папы?
– Даааа, – кричит он. – Класиво, мамочка.
Смеемся с ней, и я таки надеваю драгоценность на его законное место, целуя кисть.
– Вообще-то я так и не сказала свой ответ, Давыдов.
– А я передумал спрашивать. Так что, Давыдова Эмма Витальевна, придется свыкнуться с новой фамилией.
– Эх… ну раз ты настаиваешь, – улыбаюсь и целую ее в губы, такие любимые и такие желанные.
– Снееег, – кричит сын и мы месте поворачиваемся к прозрачным дверям террасы, наблюдая, как пушистые хлопья кружат в воздухе опускаясь на деревянный пол.
– Похоже новый год будет идеальным.
– Видимо так, – прижимается своей щекой к моей, и мы вместе так и сидим, любуясь тем, как наш сын строит из лего замок.
Поручаю Стасу найти всю информацию о клинике, где рожала Эмма и о тех, кто рожал с ней в один день, заодно и за неделю до. Так же о врачах, чтобы завести уголовное дело. Запрашиваю распечатку теста ДНК, как основного доказательства преступления. И жду.
Все роженицы, которых он нашел были не теми, кроме одной, у кого младенец умер.
И если это совпадение, а это так, то я просто в шоке от того, насколько оно, черт возьми, относится к нам всем.
А ведь раньше казалось, что Питер огромный город.
Как поступить дальше, я просто не знал. Это единственный раз, где у меня не было ответов. Я просто потерялся.
Друг тоже молчал.
Единственная, кто мог помочь была Эмма. Только она, моя мудрая женщина, точно знала, как быть с этой правдой.
– Милая, – приезжаю домой, нахожу ее в нашей спальне перед зеркалом.
– Ты рано, – улыбается в отражении мне.
Такая красивая. Распустила волосы. В темно-бардовом платье. Осиная, тонкая талия, ровная осанка. Моя нежная, прекрасная женщина, ставшая одной частью со мной.
Подхожу к ней и встаю на колени разводя ее бедра в стороны, вклиниваюсь между ними и обнимаю ее, утыкаясь носом в ее шею.
Вдыхаю ее аромат, дышу ею самой…
– Саша… – шепчет она, обхватывая меня и прижимает к себе так сильно, что я чувствую биение ее сердца, которое отзывается в ответ на мое.
– Эмма, помоги мне, – говорю ей.
– Помогу, родной. Помогу, слышишь? Только скажи мне в чем дело? Что с тобой в последние дни творится?
– Я нашел мать того малыша, которого ты похоронила три года назад.
Застывает, словно статуя. Каменеет за секунду. Молчит.
– Я… не… Чт…? Что ты сказал? Повтори, – оглушающе тихо просит. – Повтори, – в этот раз криком просит, но знаю, что плачет, а я не могу оторвать свое лицо от нее, потому что сам не верю в это. Хоть и видел документы, я понимаю, насколько она сейчас потеряна.
Кричит, оттягивает меня за волосы от себя и в то же время притягивает к себе еще ближе.
– Повтори, повтори… пожалуйста… Ну же… – стучит маленькими кулачками по спине.
Она верила в то, что Макс ее сын, но ведь не знала до конца и боялась знать. А теперь…
– Он твой милая… Он твой…
– Боже, – кричит, как в тот день, когда привез ее на кладбище. – Повтори… повтори… повторяй каждую секунду пока не поверю… Ну же, повторяй, прошу тебя… Скажи, что это мой сынок. Что он мой… мой малыш… Не замолкай, слышишь? Не молчи, родной.
– Твой, – отрываюсь от нее и целую ее лицо, взятое в свои ладони, стираю своими губами ее слезы. Забираю ее боль. – Только твой. Он твой. Твой сын. Милая моя…
Сотрясается от слез. Тихонько скулит мне в грудь, обнимая. Подхватываю ее, обвивает меня за торс и падаю с ней на кровать.
Не отпускает, держится крепко, царапает шею.
– Тише милая. Тише.
Кое-как успокаивается.
– Спасибо, – говорит и расслабляется. Лишь дыхание иногда сбивается от прошедшей истерики.
Эмма
Что я почувствовала узнав, что мой малыш жив и он уже рядом?
Думаю, нет определения этим чувствам и эмоциям. Они не передаваемы и уж точно не повторимы.
В ту секунду казалось, что в ушах стоит гул и Саша говорит на непонятном мне языке. Изнутри меня терзало и рвало на части, а снаружи кусала агония из ледяной воды, которой не было, но ощущалось тело именно таким.
Хотелось обнять сына, любить еще сильней, еще больше, чем уже есть. Просить прощения, за то, что так долго шла к нему. За то, что он успел подумать, что одинок в этом мире. За каждый пропущенный мною день из его жизни.
Порой вопросы не так страшны и задавая их, ты не ожидаешь ответа, который подкосит так, что встать будет потом тяжело.
Она живет в обычной многоэтажке, не советских времен, но и не новострой.
Одна.
Этаж.
Квартира.
Звонок.
Поворот ключа. И встреча.
– Ты? Что ты здесь делаешь?
– Здравствуй, Кристина, – мой голос надломился, потому что я вдруг почувствовала ее боль, которую сама же несла в себе эти годы. Я увидела ее
