Бл*ть, он хорош.
Я веду плечами, и ткань падает. Я голая. Он — нет. Уже собираюсь указать ему на это, когда он приказывает:
— Раздень меня.
Раздевать Джейка Суэггера — все равно, что разворачивать рождественский подарок, которого ждал целый год. Тот, который вы уже развернули и снова завернули, чтобы знать, что внутри. Но это не делает распаковку его во второй раз и игру с ним менее увлекательной.
Также, как и с рождественским подарком, сначала я не тороплюсь — медленно снимаю с него рубашку. Но мне не требуется много времени, чтобы проявить нетерпение, и вскоре я в спешке срываю с него одежду, чтобы добраться до тех частей, с которыми могу поиграть.
Восхитительно обнаженный Джейк стоит передо мной. Он — само точеное совершенство, загорелая плоть поверх твердых, как скала, мышц. У меня слюнки текут. Мои пальцы исследуют. Губы целуют, пока он не стонет от нетерпения, обхватывает меня руками за талию и притягивает к себе.
Жар.
Губы.
Язык.
Руки.
Стоны.
Любовь.
Мое сердце чувствует его прикосновение так же сильно, как и мое тело. В том, как он ласкает. Обладает. Целует. Поклоняется каждому обнаженному дюйму, доступному ему, пока мы стоим. И когда в этом положении он не может дотянуться до других моих частей, он поднимает меня, поворачивается, укладывает и прикасается ко мне везде.
Целует пальцы на ногах.
Мои колени.
Тазовые кости.
Линию груди, которая приподнимается всякий раз, когда я глубоко и судорожно вдыхаю.
Потом он смотрит на меня своими потемневшими глазами. Дикими. Голодными. Влюбленными. Достаточно долго, чтобы сказать мне: «Кончай столько, сколько захочешь», прежде чем раздвинуть мои ноги и зарыться лицом в мою киску.
Как будто я могу сдержаться.
Он делает восьмерку языком и трахает меня пальцем, пока моя спина не выгибается над кроватью. Затем его рот останавливается на моей кнопке «Кончить».
Да.
Я сказала: кнопка «Кончить».
Потому что, когда он сильно сосет и быстро проводит языком по клитору, он же кнопка «Кончить», угадайте, что.
Я кончаю.
Он ослабляет давление. Замедляет темп, пока я не возвращаюсь из другой галактики, в которую он меня только что отправил. Когда я перестаю быть дрожащим, стонущим месивом, он повторяет то, что только что сделал.
Восьмерка.
Засос.
Щелчок языком.
Движение пальцем.
И я кончаю.
После того, как я присоединяюсь к живым, он все возобновляет снова. Не уверена, что смогу с этим справиться. Не с оргазмами, конечно. Их я приму столько, сколько он захочет мне дать. Я говорю о пустоте, которую чувствую без него внутри себя. Поэтому умоляю.
— Джейк, пожалуйста. Трахни меня. Наполни меня. Мне нужно почувствовать тебя.
— А мне нужно попробовать тебя на вкус.
Это все, что он говорит, прежде чем довести меня до следующего оргазма — на этот раз немного продолжительного, потому что мой клитор почти онемел.
Затем, наконец, я чувствую его — всего его. Только его. Без презерватива. Никаких барьеров. Он скользит в мой влажный жар, кожа к коже, и растягивает, пока не погружается глубоко, и то пламя, которое всего несколько мгновений назад превратилось в тлеющие угольки, разгорается в адское пекло.
То, что он говорит, когда занимается со мной любовью…
— Ты такая чертовски красивая.
— Ты как гребаный шелк.
— Твоя киска идеальна.
— Ты, Пенелопа Харт, само совершенство.
То, как он прикасается ко мне…
Большой палец касается моего виска.
Пальцы впиваются в мои бедра.
Бедра двигаются навстречу моим.
Губы целуют мои губы.
Мою челюсть.
Кончик носа.
То, как он смотрит на меня…
Будто я — драгоценность.
Воплощение красоты.
И я принадлежу ему.
Будто он знает, что я люблю его.
Будто знает, что я знаю, что он тоже любит меня.
Все это делает этот момент столь же пугающим, сколь и особенным. Потому что я не уверена, куда мы пойдем дальше. Кто мы, за пределами… этого.
Два человека занимаются любовью так, как не должны заниматься двое, если только они не готовы посвятить себя чему-то большему. Но способен ли он на это? Захочет ли? Или я буду вынуждена поставить ему ультиматум? Потребовать, чтобы он мне признался в своих чувствах, чтобы мы могли сделать следующий шаг, или я уйду, потому что не могу быть с ним, если есть только то, что сейчас между нами.
— Перестань думать, Пенелопа.
Требование Джейка сопровождается вращением бедер, что заставляет меня временно забыть, кто я, нахрен, такая. Когда я вспоминаю, он толкает мое колено к голове, и я издаю низкий стон. Но все равно не переставая думать. И я почти уверена, что он знает, о чем мои мысли. И по какой-то причине я хочу, чтобы он знал, что я не оставлю это просто так. Что мы поговорить обо всем этом невысказанном дерьме.
Мои глаза распахиваются, и я встречаюсь с его пристальным взглядом, который сосредоточен на мне. На секунду отвлекаюсь на его приоткрытые губы, прежде чем снова вернуться к его глазам. Его взгляд умоляет меня забыть. И я так и делаю — на время. Но сначала повторяю ему те же слова, что Скарлет сказала в «Унесенных ветром», — уверенная, что он не поймет отсылки, но поймет смысл.
— Завтра. Об этом я подумаю завтра. Хорошо?
Он ухмыляется. Трахает меня сильнее. И как раз перед тем, как удовольствие поглощает меня, вновь изгнав из реальности, он отвечает печально известной репликой Ретта Батлера в версии Джейка Суэггера:
— Честно говоря, моя дорогая, мне пох*й.
Глава 26
Звук, что я издаю, когда Джейк выходит из меня, — протяжная гортанная песнь, которую лучше всего описать как хныканье-мяуканье-фырканье-стон-мычание-шипение.
Я ожидаю, что Джейк рассмеется. Ухмыльнется. Промычит. Хоть что-то. Вместо этого он говорит:
— Детка, я сделаю все лучше.
Он убирает волосы с моей шеи, сжимает их в кулак и осторожно тянет, сдвигая мою голову так, чтобы иметь лучший доступ к моему плечу. Затем прокладывает дорожку поцелуев по обнаженной коже до самого уха.
— Ванна или душ?
Я мычу.
На этот раз он усмехается.
— Значит, на мой выбор?
Мычание.
— Ванна.
Он встает и тянется ко мне, затем стаскивает с кровати и заключает в объятия. Он идет со мной, обернутой, как обезьянка, вокруг него. Я вдыхаю его запах. Мыло. Чистота. Мужчина. Богатство. Боже, Пенелопа. Ты не можешь быть еще более поверхностной? Скорее всего, нет. Но у богатства есть запах. И это Джейк Суэггер.
Я открываю глаза, и упираюсь взглядом в его мускулистую шею. Под кожей пульсирует толстая вена. На безупречной коже темнеет щетина. У меня возникает желание облизать ее. Когда я пытаюсь высунуть язык, обнаруживаю, что он слишком короток, а я слишком ленива, чтобы вытягивать его дальше.
Мне нужно в туалет.
Желание настолько внезапное и сильное, что я вся сжимаюсь, чтобы не обрушить на него золотой дождь. В ответ Джейк усиливает хватку. Что только усугубляет давление на мой мочевой пузырь.
И если он сожмет еще сильнее…
О, дорогой Боженька, пожалуйста, не дай мне описать этого мужчину.
Джейк целует меня в лоб, и крошечные волоски на его подбородке щекочут мне нос. Он в хорошем настроении, потому что проводит губами по моему виску. Волоски все щекочут. Теперь я хочу чихнуть.
И если я чихну…
О, дорогой Боженька, пожалуйста, не дай мне чихнуть и описать этого мужчину.
Сейчас мы поднимаемся по лестнице. Я забыла, что в этом номере есть второй уровень. Там располагается главная спальня. А рядом с главной спальней — главная ванная комната.
Именно туда он меня и несет.
Потому что я по глупости позволила ему выбрать ванну вместо душа.
А единственная ванна находится наверху.
И с каждым шагом мой мочевой пузырь чувствует себя так, словно его швыряют, как потрепанный мешок.
Мне кажется, он делает это дерьмо нарочно.
И если не остановится…
