видимо нет. Она делает ещё один надрывный всхлип, словно эти слова окончательно добили ее.
— Господи, — она пытается вдохнуть, чтобы успокоиться, только на этот раз ей получается это с трудом.
— Мам, — я чувствую, как в моем горле застревает что-то огромное, задавливая голос. — Мам, прошу, ну не плачь. Я справлюсь. Обещаю, что этот ребенок никак не повлияет на мою учебу. Я могу воспитывать его и учиться на дому. Я буду стараться, правда.
Мама поднимает на меня глаза, одаривая долгим пронзительным взглядом и я не могу понять, о чем она думает. В этот момент раздается хлопок входной двери. Она быстро моргает, стирая слёзы, делает пару глубоких вдохов и выходит из ванной. Я выхожу за ней.
На пороге отец.
— Ты быстро, — мамин голос обманчиво спокойный и собранный, но срывается на каждой гласной, говоря о том, что она ещё не пришла в себя.
Отец разувается и снимает пиджак, вешая его на вешалку в прихожей. В руках у него какие-то бумаги, похожие на документ.
— Да, мне удалось перенести встречу с клиентами на другой день, — тут его глаза с какой-то пугающей проницательностью обращаются на меня. — Ну что, Кимберли, ты все ещё ждёшь, что он прибежит к тебе, как доблестный рыцарь в доспехах? Теперь ты убедилась, что твой Кейн окончательно тебя бросил?
Из моего горла выдирается протестующий всхлип. Да, возможно в глубине души я уже смирилась с тем, что он не вернётся, но вслух это произнести я не была готова.
— Нет, он не мог меня бросить! — мой голос звучит отчаянно жалко и беспомощно. Губы папы расползаются чуть ли не в злорадной улыбке.
— Мог и ещё как. Он забрал свою сестру и счастливо укатил в закат, а тебе даже привет не передал.
Из меня весь разом выбивается дух.
— Откуда ты знаешь про Оливию? — едва выдыхаю я.
Я провожаю отца изумлёнными глазами, когда он проходит в гостиную, неспешно ослабляет галстук, бросает его на спинку и только затем смотрит на меня. Он вытягивается, в мгновение ока став больше и грознее, и долго смотрит мне в глаза, пока у меняне начинают дрожать руки.
— Кажется, я уже говорил, дочка, что сделаю всё ради твоего счастья. Грош цена такой любви, — ледяным тоном чеканит отец. Он решительно бросает на стол бумаги со скрепкой, и они негромко шлепаются о поверхность.
— Вот.
Я смотрю на бумаги с недоверием.
— Что это?
— То, что убило его "любовь".
Я сглатываю и очень медленно подхожу к столу, теперь видя его вблизи. Что-то внутри меня протестует и тянет назад, как будто оттуда сейчас выскочит огромный монстр, чтобы проглотить мою душу. Я чувствую, что мне не нужно это смотреть. Но мой внутренний мазохист почти что с сардоническим рвением тянется к этим бумагам.
Да, это документ. Подтверждающий то, что Кейн отказывается от меня взамен на деньги.
Отказывается. За деньги.
Все мое сознание переворачивается, в горле перекрывается дыхание, я чувствую, будто лёгкие залили свинцом. Крупные градинки слёз бесконтрольно скатываются по щекам и меня начинает трясти, как в лихорадке.
— Нет, — я в неверящем поражении мотаю головой. — Этого не может быть.
У меня срываются тормоза. Мое горло прорывает болью, я отпускаю себя и начинаю рыдать в голос.
— Чего ты ревешь, дура?? — отец вырывает у меня бумаги и трясет их перед моим лицом. — Смотри! Смотри, чего стоит ваша любовь!
Я отталкиваю его от себя со всей силы, но папа оставляет без ответа мой выброс и снова бросает бумаги на стол.
— Это его подпись. И его никто не заставлял ее ставить, — голос отца сухой, как пустыня летом. — Я предложил, он согласился. Вот о чем мы с мамой пытались тебе сказать, но разве ты слушаешь нас? — раздражённо говорит он. — У тебя же летают мотыльки в голове вместо мозгов! Проворонила хорошего парня и принесла в подоле, ты как нам с мамой теперь в глаза будешь смотреть?
Гнев в перемешку в болью и адреналином берут надо мной контроль. Я не выдерживаю и хватаю со стола бумаги, а затем книгу, и швыряю ею отцу в голову. Он на автомате уворачивается и книга с громким звоном попадает в стеллаж, что-то разбив.
— Джордж, не надо, — осторожно вмешивается мама, сжав его плечо. — Ты же видишь, в каком она состоянии.
Отец смотрит на меня неотрывно.
— Ты не на меня злись, дочка. Я тебе не враг. Всё это время врагом для тебя был он и я надеюсь, что ты это наконец поняла.
Я швыряю бумаги на стол и бросаюсь к маме, отчаянно вцепившись в нее, как в единственную свою защиту.
— Мама, я хочу уехать отсюда. Пожалуйста, давай уедем отсюда, — мой голос срывается на каждой гласной, с моих губ чуть ли не срывается крик боли.
Мама обнимает меня и успокаивающе гладит по спине. Она не отвечает. Я крепко вжимаюсь лицом в ее плечо, не в состоянии взять себя в руки, и только тяжёлое пронизывающее покалывание между лопаток говорит мне о том, что он смотрит на меня.
— Уедем, — раздается твердый, уверенный голос отца. — Но перед этим нужно закончить одно маленькое дело.
Последняя коробка.
Я оборачиваюсь и осматриваю свою пустую комнату, ставшую невероятно чужой в этом холодном сером свете туманного и мертвого утра. Окно кажется необычно большим без занавесок, рассеянный свет опускается на голый пол. Здесь даже звуки резонируют, отскакивая эхом от стен, хотя добрая половина мебели все же остается в доме. Моя кровать выглядит особо сиротливо с этим пустым серым матрацом и железными перекладинами под ним, стол никогда не был таким пустым, белый шкаф смотрит на меня изнутри своим темным одиночеством, выглядывающим из-за открытых створок.
Несмотря на то, что комната больше не кажется мне родной, мне трудно поверить, что я оставляю ее, возможно, навсегда. За долгие годы я успела привыкнуть к этому дому и прониклась к нему особой симпатией, вид моей небольшой комнатки всегда напоминал мне о множестве спокойных вечеров, проведенных за выполнением домашних заданий, однако почему-то сейчас на ум приходит другое. С появлением его в моей жизни все изменилось. Он пришел, растоптал мое сердце и ушел, даже не попрощавшись.
Нет, все это очень невыносимо даже для меня.
— Ким, — звук маминого голоса с порога резонирует в пустой комнате. — Пора.
Я не оборачиваюсь, в последний раз глядя из сиротливо пустынного окна. Легкий ветер колышет листья старого дуба, сегодня погода тоскливая и полна запахом осени.
