как?
— Тяжело, Жор. И спасибо, что ты меня держишь на больничном. Не знаю, как бы справлялась, если бы мне еще нужно было работать.
На мою пылкую благодарность Жорка отвечает, ободряющим пожатием руки. Мы прощаемся у дома и расходимся по своим углам. «Это неправильно», — шепчет навязчивый голос внутри. А я не знаю, что на это ответить… Наверное, я просто боюсь попасть в очередную зависимость. Хотя кого я обманываю? Я и так уже в ней по уши.
В следующий раз мы встречаемся с Георгием у кабинета УЗИ. Я дергаюсь, хотя сидящим в ожидании своей очереди парам до нас нет никакого дела. Чего не скажешь о пробегающей мимо заведующей женской консультацией, которая знает меня как жену Валова. Неудивительно, что на осмотр я захожу взвинченной до предела.
— Так, мамочка, успокаиваемся. Не то выпишу вам направление в патологию.
— Что-то не так с ребенком?
— С девочкой все хорошо. А вот у тебя пульс зашкаливает, ну что такое?
— С девочкой? — повторяю я, переводя взгляд с экрана на Жорку. А тот сидит довольный, аж рожа светится. Ловлю его руку, прижимаю к щеке. И каждой клеточкой в своем теле чувствую, как мы еще глубже проникаем друг в друга. Все остальное неважно. Так я думаю ровно до тех пор, пока мы, не иначе как по насмешке судьбы, не сталкиваемся в больничном коридоре с Валовым. Ох, как он смотрит! А ведь он не один. С ним еще пара человек, докторов… Ну и сцена!
— Привет, — отмирает, тянет руку к Жорке, потом коротко приобнимет меня. — На УЗИ были? — кивает на дверь.
— Угу.
— И кто у Мишки родится? Братик, сестричка, уже понятно?
— Сестричка, — бормочу я.
— О, класс. Поздравляю. Не забудьте проставиться.
— Юрий Игоревич, — смущенно окликает кто-то из докторов.
— Да-да, бегу. Там беременную поломанную привезли. У нас консилиум. Ты, Эль, давай осторожней.
Юрка уносится в толпе все тех же знакомых докторов. Неосознанно прижав к животу руку, гляжу ему вслед.
— Ну и что это было?
— Похоже, Юрий Игоревич не упустил возможности положить конец сплетням, — пожимает плечами Бутенко. — Хороший он мужик. Правильный.
Да… Наверное, поэтому по мне так ударило его предательство и все, что он творил потом. Потому что правильный, да. Потому что хороший. Может быть, даже самый лучший. Только теперь не мой. В глотке пересыхает:
— И много их ходит?
— Сплетен? Ну, так…
Ясно, значит, много. Смеюсь, представив, какое разочарование постигнет местных кумушек, когда до них дойдут последние новости. Они, небось, скандала грязного ждали, мексиканских страстей и сцен ревности. А тут все так цивилизованно и изящно, что даже при желании не придраться. В носу предательски жжет. Нервно кусаю губы…
— И кто же в итоге был прав?
— А?
— Кто был прав? Я! Говорил ведь, что девочка будет.
Ловлю Жоркин темный, наполненный таким лютым отчаянием и… страхом взгляд, что меня передергивает. Отведя упавшие на глаза волосы, беру его за руку:
— Да, хорошо, что я не стала покупать тот голубой комплект в кроватку.
— Кстати! Я же ее собрал, — бормочет Жорка и незаметно так приваливается к стеночке. Бедный мой… Всю душу я ему вымотала.
— Ты герой, — шепчу, касаясь губами губ.
Стерпится — слюбится. Так говорят… Но если вы, как и я раньше, видите в этой фразе лишь обреченность, то зря. Люди разные. Разные ситуации. Я вот тоже, влюбившись в Валова с первого взгляда, никак не могла понять, что значит «стерпится»? А с Георгием поняла. И даже оценила преимущества такого подхода. Есть какое-то совершенно особенное удовольствие в том, чтобы влюбляться в своего мужчину по капле…
Вот он стоит посреди детской, весь с ног до головы заляпанный эмульсионкой, и ты влюбляешься.
Вот открываешь глаза, а он тихонько, чтобы не потревожить твой сон, материт не желающий завязываться красивым узлом галстук, и ты встаешь, чтобы ему помочь, ты улыбаешься, гладишь пальцем царапину на выбритом подбородке и влюбляешься…
Вот принимаешь его в себя: дрожащего от переполняющих его чувств, влюбленного, такого сильного и такого слабого в своей от тебя зависимости, и ты влюбляешься.
А вот кричишь, давая жизнь его ребенку, вжимаешь ногти в надежную сильную руку, смотришь совершенно дико, ругаешься на чем свет стоит. А он все стоически сносит, а он кивает: дескать, конечно, в следующий раз завяжем член на узел. Что говоришь? Оторвем? Ну, если надо, то конечно, пожалуйста. И ты хихикаешь истерично сквозь слезы. И… да, ты влюбляешься.
Но что смешно, даже не понимаешь этого. А потом вдруг откровением… Мамочки! Да я же скучаю. Я без него не могу. Мне без него не живется, не дышится. Даже краски за окном выцвели! А там весна…
Одной рукой прижимаю к себе новорожденную малышку. Смотрю в раскосые глазки.
— Ну что, Аврора? Будем папе звонить?
Дожилась! Знаю ведь, что это бесперспективно. Если Жорка в операционной — никто не ответит. А что еще, если не операция, может его задержать?
Закусив губу, набираю номер мужа.
— Да, Элечка, — раздается его зычный голос.
— У тебя все хорошо? Мишку забрал? Вы еще час назад должны были приехать! — строчу, как из пулемета.
— На работе затык. Мы уже подъезжаем. Вы с мелкой собрались?
— Ага.
— Тогда выходите. И Мишке куртку на смену возьми. Та, что на нем — грязная.
— Утром же только после стирки надела!
— Мальчишка, что ты хочешь? Ну, все, мы уже у ворот.
Заговаривая еще непрорезавшиеся зубки нашей принцессе, укладываю кроху в коляску, которая при необходимости очень удобно раскладывается на раму и автокресло, закидываю на плечо сумку и иду к двери, уже на крыльце вспомнив, что забыла захватить Мишке куртку. Возвращаюсь, показываю язык своему отражению в зеркале. Не то чтобы я прям сильно верила в приметы, но мало ли!
Бутенко выходит из машины навстречу.
— Ну, как тут мои девочки?
— Целуй быстрей, пока она не уснула, — смеюсь я. Жорка забирает рюкзак, целует! Сначала меня, и только потом наклоняется, чтобы чмокнуть Аврору в носик.
— Устал? — спрашиваю, когда Георгий пристегивает кресло дочки ремнем.
— Нет, нормально.
— Точно? Ты можешь остаться дома. Я не обижусь.
— И пропустить прогулку? Ни за что. А почему вы решили выбраться в город? Чем вам дома плохо?
— Тем, что мы с Верой ничего кроме этих домов не видим! Хотим выйти в свет, может, даже посидеть в каком-нибудь ресторанчике. Привет, Мишань. Как дела в саду?
— Хорррошо! Можно я завтра не поеду?
Обмениваемся с Жоркой смеющимися взглядами. Завтра выходной. Поэтому:
