Я, каюсь, уже гуглил через сколько недель после родов можно начать заниматься сексом, молился, чтобы у Ани не было послеродовой депрессии и падения либидо.
— Божественно, — с набитым ртом сказала Аня. — Весь день мечтала.
— Могла бы заказать, внизу встретили и принесли бы.
— Не, это слишком просто, — затем огорченно сдвинула брови на переносице. — Знаешь, Марат, я уже пережила тонус матки, преждевременные схватки, токсикоз, операцию, но все это... Приняла как данность. Но есть один аспект беременности, который бесит меня невыносимо и смириться с этим я не могу.
— Какой?
— Писать. Я все время хочу в туалет. Когда ем, когда сплю, вообще всегда, я даже когда писаю, хочу писать. Вот и сейчас...
Аня отложила надкушенный бургер и тяжело поднялась. Хотя по сроку ей нужно было еще порядком ходить до сорока недель, живот ее уже был впечатляюще огромным.
— Дирижабль имени Язгулова, — прокомментировал я.
— За жопу укушу, — обещала Аня.
— Да ты наклониться не сможешь, — усмехнулся я.
Аня сделала несколько шагов по направлению к туалету и вдруг... Полилось. Из Аньки полилось прямо на пол. Она вскинула на меня испуганный взгляд. Стоит в луже, мокрая ткань тонких брюк облепила ноги. Я сначала протупил, добрых две секунды думал, что она описалась, потом дошло.
— Рожаю, — прошептала Аня.
Так тихо, что я едва услышал. Да я и без ее слов уже понял и испуганно жал на кнопку вызова персонала. Этого мне оказалось мало, я выскочил в коридор с криком.
— Рожаем! — крикнул я.
Никогда не паниковал, как в тот момент, хотя вру — в течении того же вечера еще не раз накатило. Аньку на руки подхватил, затем опомнился — у нас кресло есть. Посадил её в него и выкатил из палаты.
— У тебя рубашка теперь в моих водах, — заметила Аня.
Она до странного быстро взяла себя в руки.
— Да и хрен с ней, можешь всего залить , — буркнул я. Нам навстречу спешили медсестра и врач. Я пояснил, — рожаем мы.
— Не мы рожаем, а я, — поправила Аня. — Воды отошли. Там пол мокрый.
— Пол вытрем, а вас повезем в родильный зал.
И — отобрала у меня коляску. Мне ничего иного не оставалось, как пойти вслед за ними.
Паника накатила резко и стремительно. Я сказала себе — не хочу, как в прошлый раз. Не хочу позволить панике завладеть мною полностью. Я контролирую ситуацию. Тогда, несколько недель назад, срок был мал, мои дети бы не выжили. А сейчас я еду не просто на операцию, я еду на встречу со своими малышами. Да, она состоится немного раньше срока, но они справятся. А я буду рядом с ними.
Меня готовили к операции. Я выворачивала голову, мешая персоналу — искала глазами Язгулова. Его все не было, пришлось вновь бороться с паникой. Он был нужен мне. Он, мой исполин, мой личный гарант спокойствия. Тем временем мне поставили капельницу, присобачили что-то к животу и пальцам, я повернулась на бок, позволяя работать анестезиологу. Наркоз воспринимался уже спокойнее — я это проходила. И ширма установленная перед моим лицом уже не так пугала. Но...
— Мы готовы начинать, — раздался голос Веры Викторовны. — Я успела, я приехала.
— Нет! — горячо воскликнула я. — Мы не начнем до тех пор, пока здесь не будет мой муж!
Мой муж все еще звучало несколько дико и непривычно, но зато, как правильно...
— Я здесь, — сказал Марат. — Можете начинать.
Он взял меня за руку и я стиснула его пальцы. Схваток у меня не было, но я вся сконцентрировалась на дыхании. Спокойные, мерные вдохи и выдохи позволяли концентрироваться на ситуации и побороть панику. А еще — рука Марата. Я не видела, что происходит на ширмой. Как и в прошлый раз — какие-то неясные манипуляции, прикосновения и давление. А Марат выглянуть за ширму мог, чем и пользовался.
— Тебя вскрыли, — сообщил он мне.
— Что???
— Прости, Ань. И честное слово, у тебя самая красивая матка, из всех, что я видел. Но смотреть я больше не буду.
Я еще раз стиснула его пальцы, он склонился и поцеловал меня в руку. Я прислушивалась к разговорам врачей — они звучали буднично и спокойно. Это успокаивало.
— Первый, — сказала Вера Викторовна.
Марат позабыл про свое обещание не выглядывать за ширму. Потянулся и замер. В его взгляде растерянность и благоговение.
— Что там? — не выдержала я.
— Там ребенок, — прошептал он. — Из тебя достали ребенка...
Мое тело было обездвижено, но я все равно попыталась потянуться вперёд, чтобы увидеть самой. Хотелось выбросить эту чертову ширму, чтобы не мешала.
— Отец, вы будете перерезать пуповину?
Я испугалась, что он ляпнет — дети не мои. Но больше пугало то, что малыш не кричал. Он же должен кричать, да?
— Да, конечно, — ответил Марат. Наклонился ко мне, словно угадывая мои мысли. — С малышом все хорошо, он жив и ерзает, как червячок. Просто кричать не хочет.
Он отпустил мою руку. Я вывернула голову. Теперь я могла видеть происходящее рядом со мной, но не в полной мере. Медицинская сестра держала на руках кулек, Марату вручили специальные ножницы, перед этим наложив зажим на пуповину. Ребенка я разглядеть не могла. Марат не паниковал. Не истерил. Он отрезал пуповину, затем бережно принял ребенка и повернулся ко мне.
— Поздравляю, — сказал он. — Ты стала мамой. Мамой сына.
Он опустил мне ребёнка на грудь. Он был еще не завернут в пеленку, а просто прикрыт ею, и сейчас она расползлась по сторонам, показывая тонкие маленькие ножки и ручки, щекастое, недовольно сморщенное, самое прекрасное в мире лицо.
— Держи крепче, — шепнул Марат. — Я пошел перерезать пуповину второму.
Я поцеловала своего сына в мокрый лоб. Прислушалась, хотя этого не требовалось. Второй — верещал. Обиженно и сердито, он громко заявлял о своем прибытии в этот мир. Несколько минут спустя Марат опустил мне на грудь второго ребенка.
— Твои сыновья, — благоговейно сказал Марат. — Нет, наши сыновья.
Я не сразу поняла даже, что плачу. С моим животом что-то делали — зашивали, наверное. Ничего не имело значения, только
